Один день что три осени - Лю Чжэньюнь

их удаляли щипцами; затем копытца хорошенько промывали в воде и уже чистехонькие помещали в рассол с сычуаньским перцем и солью. За целый день Минляну удавалось обработать около трехсот лыток.

Ресторанчик «Маршал Тяньпэн» открывался в одиннадцать утра и продолжал работать до трех часов дня, таким образом, он успевал обслужить практически всех клиентов, желающих пообедать; в шесть часов вечера он открывался снова, а закрывался уже ближе к полуночи. В промежутке с трех до шести оставалось еще три часа на отдых, но подмастерьев, что продолжали на заднем дворе чистить лытки, это не касалось. Если часам к пяти Минлян успевал перечистить положенную партию, тогда у него оставался часок, чтобы тоже немного передохнуть. Все яньцзиньцы, у которых были семьи, в рабочий перерыв спешили по домам; Минляну, у которого семьи не было и который не горел желанием идти к Ли Яньшэну, приходилось коротать время в ресторанчике. Разумеется, он мог погулять где-нибудь по центру или сходить к переправе, где всегда кипела жизнь; но поскольку никакой зарплаты ему не полагалось, то и денег у него не водилось, а какой резон куда-то идти, если нет возможности даже купить газировку, лучше уж вообще никуда не ходить; к тому же, он боялся напороться на кого-нибудь из бывших одноклассников, ведь когда-то он считался прилежным учеником, с чего тогда вдруг бросил школу? Объяснить причину такого поступка в двух словах он все равно бы не смог, лучше уж вообще ничего не объяснять; поэтому в перерыве Минлян уходил куда-нибудь на задворки и проводил время один. С обратной стороны ресторанчика протекала река. Каждое лето ближе к вечеру Лао Чжу растягивал там гирлянду с лампочками и расставлял столы, чтобы разместить клиентов, которые приходили к нему полакомиться лытками, а заодно и выпить; налетающий порывами прохладный ветерок приятно бодрил; однако летом посетителей одолевала мошка, поэтому под столы приходилось ставить специальные свечи от комаров. Прямо через мостик располагалось огромное поле, весной на нем росла пшеница, а осенью – кукуруза. Поскольку Лао Чжу нравилось петь, то каждый день с утра пораньше он выходил к берегу и, обратившись лицом к полю, начинал драть горло. Примерно часов в пять после полудня, когда ни у реки, ни на поле уже не наблюдалось ни одной живой души, к самой кромке поля, миновав мостик, подходил Минлян, он вытаскивал принесенную с собой флейту и весь отдавался музыке. Минлян обучился игре на флейте у своего одноклассника Фэн Минчжао. Дядя Фэн Минчжао состоял в городском оркестрике; этот оркестрик играл на местных свадьбах и похоронах; Фэн Минчжао рос в доме у бабушки, где попал под влияние дяди и тоже выучился игре на флейте. Фэн Минчжао говорил, что по словам его дяди, важнее всего при игре на этом инструменте в нужный момент переводить дух, только освоив этот навык, можно управлять звуками, регулируя их высоту и длину; только при достаточной длине звука через него можно было выразительно передать все необходимые оттенки; если кто-то переводил дух открыто, то такая игра не выдерживала критики, настоящим мастером считался лишь тот, кто умел делать это совершенно незаметно; помимо умения переводить дух, также требовалось умение менять и гасить звук. Минлян выучился у Фэн Минчжао играть такие мелодии как «Пастушья дудочка», «Пастушок», «Кружат в небе турачи», «Иволги яркий наряд» и др. Позже Фэн Минчжао пристрастился к ловле птиц и флейту забросил, а Минлян продолжал играть. Поначалу Минлян исполнял известные мелодии, а потом, поднаторев в этом деле, стал импровизировать. Собственно, это была даже не импровизация, а, скорее, выражение душевных переживаний, каких-то воспоминаний или даже навязчивых мыслей. К примеру, он часто вспоминал как еще шестилетним, находясь в Ухане, освободил от иголок мамину фотографию и бросил ее в Янцзы, как потом мама вдруг ожила и, вознесшись над рекой, начала выводить арию Белой змейки; а еще он вспоминал, как в тот же год сел не на тот поезд и потом два месяца брел до Яньцзиня пешком, как увидел усыпанный жухлыми листьями сад бабушкиного дома, как узнал, что вместе с бабушкой на тот свет ушло их двухсотлетнее финиковое дерево, которое пропало неизвестно куда… и все эти переживания он воплощал в своих мелодиях. Увлекшись, Минлян зачастую выходил за рамки своих воспоминаний и начинал выводить нечто такое, что передавало его мироощущение и эмоции; таким образом, перекладывая на музыку определенное событие, он затрагивал и другие сферы; настроение, которые несли его мелодии, не поддавалось словесному описанию, его можно было лишь прочувствовать душой. Минлян полагал, что если нечто можно передать на словах, то к чему тогда вообще играть на флейте? Фэн Минчжао обучил Минляна технике игры, но потом Минлян уже сам постиг, на что именно способен этот инструмент. Итак, в тот самый день, когда Минлян играл в поле на флейте, он вдруг заметил, как с противоположного берега ему приветственно машет хозяин ресторанчика, Лао Чжу, и тут же прервался. Лао Чжу, сделав поощряющий знак, крикнул:

– Здорово играешь, продолжай!

Минлян снова поднес инструмент к губам. Но не успел он заиграть, как Лао Чжу снова махнул ему рукой, предлагая подождать и спросил:

– Слушай, а ведь я – большой любитель попеть, сможешь мне подыграть?

Минлян замотал головой:

– Я умею выводить лишь обычные мелодии, арий из опер я не знаю.

Тогда Лао Чжу снова махнул рукой и сказал:

– Ладно, играй что играл.

Минлян продолжил играть дальше.

Как-то раз, когда Минлян на заднем дворе обмакивал в кипящий гудрон свиные лытки, перед ним вдруг выросла одна фигура. Подняв голову, Минлян узнал Ли Яньшэна. Тот положил на стоявший рядом стол большой узел с вещами и проговорил:

– Минлян, надвигаются холода, пора утепляться, я принес тебе ватные штаны с курткой, да зимние башмаки.

– Спасибо, дядя.

– Твой отец доверил мне тебя, но я о тебе плохо забочусь.

– Дядя, вы уже десять лет обо мне заботитесь.

– Будут проблемы, обязательно обращайся, не стесняйся.

– Хорошо.

– И лучше, приходи не домой, а ко мне в лавку.

– Хорошо.

– Кстати сказать, я ведь тоже знаком с Лао Чжу. Только что поговорил с ним и сказал, чтобы он тут приглядывал за тобой, он мне пообещал.

– Спасибо, дядя.

Буквально вскоре после этого на Яньцзинь обрушился сильный снегопад. После снегопада вмиг похолодало, да так сильно, что капли замерзали налету. И вот однажды, когда Минлян промывал свиные лытки, на задний двор вальяжно прошествовал облаченный в лисьи меха Лао Чжу и, заметив Минляна, спросил:

– А что это я в последнее время не слышу, чтобы ты играл на флейте?

– Холодно, хозяин, не получается уже играть.

– Ну