Я в свою ходил атаку… - Александр Трифонович Твардовский

В тот же вечер слышали тебя в передаче «Красноармейский радиочас». Все хорошо. Но твой вечный спутник Кожевников…

…Вчера пришла твоя телеграмма, поздравляющая нас с дочкой с днем рождения. Спасибо. Будем праздновать в воскресенье (а не в четверг, как он приходится)…

Дочь Валя – А.Т. (приписка в письме)

Здравствуй, дорогой папочка! Мы живем хорошо. Во второй четверги я – отличница. Сейчас очень хорошие сводки. Папочка! Когда мы получили «Огонек» и Оля увидела там твой портрет, то она стала его целовать и говорить: «Любить, любить папу Оля!» Она тебя все ждет. Папочка! «Пионерскую правду» я получаю. Большое тебе спасибо. Как жалко, что ты не будешь на мамином и Олином рождении…

29. I А.Т. – М.И. Москва – Чистополь

…Дорогая Машенька, вчерашнего дня ждал с волнением. Решил тебе сделать маленький подарок – написать тебе специальную главу «Теркина». Глава получилась хорошая, так, по крайней мере, говорят все, так и самому кажется еще. Я спешил с ней, хотелось прочесть ее вечером 28-го, когда ты так или иначе была бы дома, может быть, у тебя кто-нибудь был бы, и вдруг бы ты услыхала эту главу – «О любви». Но человек предполагает, а редактор располагает. Главу не успели пропустить через инстанции. Читать пришлось старое («Генерал», «Кто стрелял»). Читал я плохо, так как, между прочим, слушать меня пришел Орлов, и это очень сбивало. Человек он хороший, как и работники радио. Я в свое время сказал им, что хочу читать 28-го по таким-то мотивам. Орлов и другие сердечно поздравили меня с днем твоего и Оли рождения. А когда я им после выступления прочел «О любви», так они и прослезились даже. Обещают мне устроить чтение этой главы в ближайшее время, так что к моменту получения этого письма ты уже будешь ее знать.

С «Теркиным» у меня по-прежнему радости мешаются с огорчениями… Тупость и зловредная недоброжелательность чиновников окачивают меня как холодной водой, разгоряченного похвалами друзей и благодарностями читателей. Иногда мне кажется, что нужно, наконец, куда-то пойти, объясниться, чего-то добиться и т. д. Потом кажется, что, в сущности, мое дело писать, а не по начальству ходить. Обойдется как-нибудь. Авось «Теркин» пробьется без моих особых усилий. Сказать по правде, у меня для усилий и сил-то нет. Я все же очень устал, и меня едва хватает на то, чтоб не прерывать работу, а уже ничего иного я не могу. Когда вечером с пяти до семи выключают свет, я включаю радио (очень жадно слушаю всякую музыку, особенно если радио тихое) и лежу, курю в темноте, закутавшись в свои ватники, и мне никуда идти не хочется, ничего не хочется, мне хорошо.

Приехал Вася Гроссман. Виделись. Он очень устал и изнервничался. Думал ехать в Чистополь, на что у него действительно полное моральное и всякое другое право, но его как будто посылают обратно. Он мне говорил, что и писать он не мог бы сейчас, как весной писал, а просто хотел бы отдохнуть.

…«Теркин» идет хорошо, но во второй части я допустил некоторые композиционные ошибки. А трудность положения с вещью, которую печатаешь по ходу писания, та, что читатель у тебя на кухне, он видит то, что не следует. Я, например, хочу все, что происходит в эпизоде с генералом, превратить в сон Теркина и не выпускать его с фронта (есть некоторая натяжка в истории с отправкой Теркина в немецкий тыл). А читатель уже знает, что герой идет туда, и уже ждет дальнейшего в этом именно направлении. Вдруг ты ему говоришь: нет, это не так, а вот так будет. Мне нужно поговорить с тобой, как с самим собой. Я не стесняюсь перед тобой всяческих переиначиваний и т. д. Но тебя нет, письма не могут здесь восполнить. Но я не имею права нервничать и теряться. Я должен делать и делать, следуя внутреннему чувству правдивости, естественности…

6. II А.Т. – М.И. Москва – Чистополь (открытка)

…На днях читал по радио последнюю главу – она не только посвящена тебе, но и родилась из мыслей о тебе. Читал ее с большим волнением, как будто ты сидела напротив стола. Думаю, что глава тебе понравилась. 13-го назначена моя большая передача для детей, но не знаю, смогу ли читать сам, так как завтра утром уезжаю в очередную поездку на фронт на несколько дней…

8–9.II М.И. – А.Т. Чистополь – Москва (с оказией)

…Глава о генерале очень бы мне пригодилась сейчас при обсуждении задуманного тобой поворота – превратить ее в сон. Поворот этот сам по себе очень емкий. Тут действительно, пиши что угодно, делай тоже что угодно – со сна взятки гладки. Но уж очень, мне кажется, будет наивно условен этот прием во всей реалистической и прямодушной композиции. Если посмотреть, что тебя затрудняет, то, по-моему, затрудняют тебя вещи нетрудные и вполне устранимые. Ты пишешь, что «читатель ждет дальнейшего в этом именно направлении», т. е. каких-то действий, приключений Теркина в тылу у немцев. Совершенно верно, и читатель, и я в том числе думала, что ты тут что-нибудь покажешь. И с точки зрения той помпезности, с которою он был отправлен (генерал еще на карте что-то показывал), отправка его пока себя не оправдала. Правда, я имею в виду две известные мне главы: «День в лесу» и «Рассказ партизана». Возможно, что у тебя и еще что-то есть. Так вот, если тебе брать в расчет планы генерала, то тебе действительно надо много писать и много показывать. Но если перенести центр тяжести на личный мотив, т. е. Теркин, пользуясь отпуском и следуя сердечной тоске, порыву сердца, желанию увидеть, а может быть, спасти свою невесту, мать, тетку, дядю и т. д. (мне нельзя указывать конкретно, потому что в твоей интерпретации все будет иначе), так вот, повинуясь собственному сердечному влечению, Теркин попадает на родину и… Тут уж твое дело, что после «и», но главы, которые тобой для этого случая написаны («День в лесу», «Рассказ партизана»), абсолютно подойдут и лягут бревно в бревно, а кое-что еще прибавишь и тем самым с честью выйдешь из композиционного кризиса.

…Повествуя об Отечественной войне, нельзя обойти рассказа о нарастающем ходе событий и кризисе их у стен Сталинграда. Это так трудно и тяжело, что я не представляю, как и кто об этом сможет рассказать. Думаю, что и ты, Саша, будешь об этом говорить (пусть не под именем