Мистическое кольцо символистов - Мария Спасская

Сыщик Чурилин появился в холле управления ровно в девять. Приветствовал поднятием фуражки дежурного стражника за стойкой при входе, неторопливо миновал коридор и, поравнявшись с фон Бекком, проговорил:

– Доброе утро, Герман Леонидович. А вы ранняя пташка, это похвально.

– И вам доброго утра, Василий Степанович. Если бы меня спросили, я бы сказал, что начинать рабочий день полезнее с шести часов утра.

– Вот прямо как солнышко взошло, так и надо начинать, – усмехнулся Чурилин.

– Именно, – серьезно ответствовал фон Бекк.

Как истинный сын своего отца, знаменитого на всю Москву широтой души, мотовством и гостеприимством, Герман в основном вел ночной образ жизни, менее всего способствующий дневным трудам. Но иногда на владельца кинофабрики находила необыкновенная жажда деятельности. В такие моменты молодой фон Бекк спал в сутки пару часов, поднимался с петухами и готов был горы свернуть. За несколько суток активности Герман переделывал столько дел, сколько другой не осилил бы и за год. Периоды энергичности длились недолго, но оставляли после себя весьма ощутимый результат. Сейчас как раз и был такой период. Наставив камеру на Чурилина и запустив мотор, Герман проговорил:

– Василий Степанович, у вас в кабинете гость. Честно говоря, мне не терпится узнать, что за субъект и чем вам обязан.

Первым в кабинет зашел Чурилин, за ним, установив аппарат на плечо, глядя в глазок видоискателя и вращая ручку кинокамеры – Герман фон Бекк. Навстречу им поднялся со стула дежурный стражник Соловьев.

– Господин Чурилин, разрешите доложить! – бодро отрапортовал служивый. – Нынче ночью произошло нападение на дом протоиерея отца Сергия, в миру Александра Мишулина, проживающего при Никольской церкви. У него обычно ночует околоточный Глебов. В смысле, не один ночует, а вместе с головой неизвестного бомбиста.

– Можно перейти к сути? – снимая перчатки и пристраивая фуражку на рогатую вешалку рядом с дверью, проговорил Чурилин.

– Я и докладываю. Банку с головой похитили, а околоточный убился.

– То есть как это – убился? – удивился сыщик.

Продолжая съемку, Герман выбрал удобную позицию у дверей, откуда хорошо просматривался и кабинет, и находящиеся в нем люди. Крутя ручку киноаппарата, запечатлел, как Чурилин прошел на середину комнаты и остановился рядом со столом, не отрывая пристального взгляда от вспотевшего лица Соловьева.

– Когда злоумышленники ворвались к протоиерею, – стоя навытяжку перед главой сыскного отдела, рапортовал подчиненный, испуганно косясь на застывший на плече фон Бекка стрекочущий аппарат, – околоточный спал. Проснувшись от шума, Глебов испугался, бросился к окну, да зацепился ногою за одеяло. Упал и раскроил висок о гранитный подоконник, отчего и помер.

– Нападавших задержали?

– Никак нет.

– Кто же доложил о происшествии?

– Протоиерей и доложил. Он бросился на похитителей и у одного из них оторвал манжет рубашки. Вот, изволите видеть.

Стражник Соловьев кивнул на затянутый зеленым сукном письменный стол, на поверхности которого белела кружевная тряпица. Чурилин двумя пальцами ухватил обрывок кружев и поднес к лицу, принюхиваясь.

– «Коти», дамские духи французского производства. Хотя запонка на манжете явно мужская. Парадокс.

Из-за шкафа послышался сдавленный кашель, как будто прочищали горло, и хриплый голос проговорил:

– Ничего парадоксального не вижу. Одним из ворюг была дама, переодетая мужиком.

Чурилин шагнул к шкафу, и, заглянув в уголок, где обычно пил чай, увидел сидящего перед дымящейся чашкой длинноволосого благообразного мужчину в шерстяной поддевке.

– Главный свидетель преступления Александр Кузьмич Мишулин, – сзади подскочил дежурный, и фон Бекк вместе с аппаратом переместился за ним. – В доме господина Мишулина и случилось происшествие. Вы уж извините, Василий Степанович, я чайку ему заварил. С самого рассвета у нас сидит.

– Считаю своим долгом сообщить, – забасил настоятель Никольского храма, – что эта самая дама, переодетая в мужское платье, прошлым вечером проявляла интерес к банке с головой. Околоточный дежурил на паперти, когда эта дамочка ухватила банку и порывалась с ней уйти.

– При каких обстоятельствах погибший это рассказал?

– Вот как вбежал с банкой в дом, так и принялся рассказывать. Говорил, что воровку увещевали прогуливавшиеся с ней мужчины. Они упоминали про издательство «Скорпион» и называли злодейку Амалией Коган.

– Мадемуазель Витроль, – усмехнулся Чурилин, многозначительно поглядывая на Германа.

А ведь это следователь Чурилин Амалию задерживал. И, пообщавшись с госпожой Коган после ареста, понял, что раскаяния не дождется. Но даже не в раскаянии было дело. Хуже всего было то, что благодаря девице Коган Москву захлестнула волна «витролей». Списанными с Амалии героинями наполнились чувствительные дамские романы. В театрах ставились пьесы. Да еще фон Бекк увековечил Амалию в фильме «Мадемуазель Витроль», прославив мерзавку в веках! Благодаря растиражированному искусством образу в Москву пришла мода на фам фаталь – женщин загадочных и решительных. Обманутые девушки азартно плескали в лицо друг другу кислотой. И только обращение Чурилина к генерал-губернатору с требованием запретить продажу серной кислоты прекратило это безумство. Злодейку оправдали, но даже после суда Чурилин старался не выпускать Амалию из поля зрения, ожидая от безнравственной девицы в любой момент всего, чего угодно.

– Говорил я вам, Герман Леонидович, что Амалия Карловна на одном преступлении не остановится, – попенял начальник следственного отдела фон Бекку. – Теперь, извольте видеть, похитила банку с головой. И послужила причиной смерти городового.

– Ну, городовой, положим, сам виноват, – пожал плечами фон Бекк, переставая снимать, подхватывая с отодвинутого протоиереем блюдца ломтик лимона и отправляя в рот.

– Оправдывайте, оправдывайте свою протеже, – горько покачал головой Чурилин, глядя на перекосившееся лицо фон Бекка.

– Ходят слухи, – встрял дежурный, – что у господина фон Бекка с мадемуазель Витроль случился роман.

В ответ на это замечание Герман презрительно промолчал, дожевывая лимон, и Чурилин, чтобы скрыть неловкость, тут же перевел разговор на другую тему:

– Ротмистр у себя?

– Так точно! – вытянулся во фронт Соловьев. И, понизив голос, добавил: – Беседуют с Пурпурным маниаком.

Чурилин скептически поджал губы. В последнее время чиновника сыскной полиции не покидало чувство, что мир сошел с ума. Вокруг творились вещи совершенно невообразимые. Молодые люди играючи сводили счеты как со своей жизнью, так и с жизнью чужой, как будто и в самом деле мир – театр. Отыграли пьесу, опустили занавес, убитые поднялись со сцены, пожали убийцам руки и разошлись по домам. Все это было привычно, и уже не вызывало удивления. Однако теперь Чурилин столкнулся с совсем уж загадочным происшествием – похищением ребенка без требования выкупа, да и вообще без цели. Преступление, лишенное всякого смысла. Случай исключительный.