Прекрасное видение - Анастасия Дробина

– Сказали – вернутся, Бес! Сказали – всех перестреляют! Вах, женщины, дети при чем?!

– Мы тебе зачем платим, да? Чтобы наших детей убивали, да? Чтобы дом спалили, да?!! Вы уже ореховских унять не можете – так и говори! За что деньги берешь, дорогой?

Столпившиеся у подъезда женщины ревели на все голоса. Из окон с любопытством выглядывали аборигены дома. Яшка нахмурился. Рявкнул:

– Ш-ш-ша, чернота! Разберемся! Где мои?

Из толпы выбрались Мелкобесовы. Яшка отвел их в сторону и открыл экстренное совещание. Несколько кавказцев подошли было к ним, но, узрев внушительный Яшкин кулак, поспешно восстановили дистанцию. Я сидела в машине, и до меня доносились обрывки фраз:

– Тут большим дерьмом пахнет… Могут правда подпалить.

– Борик ореховский давно грабки тянет…

– Да хрен ему летающий, а не барахолка! Не хочет на авторитете решать – будет ему разборка по всей программе! Народ вон уже сползается. Прохор людей дает, Мустафа быков прислал, у Лысого тоже собираются…

– Да? А черноту куда девать? Они домой идти боятся.

– Куда-куда… К нам, что ли, давайте пока. Матери сказали?

– Катька ее убалтывать пошла… Да куда их всех к нам? Хата не резиновая!

– Можно половину ко мне, – предложила я. Мелкобесовы притихли и недоверчиво повернулись в мою сторону.

– Софью Павловну кондратий не хватит? – озабоченно спросил Бес. – Ты это… Скажи ей, что ненадолго. Пока мы с ореховскими разбираться будем, пусть посидят.

Из подъезда выбежала Катька в тапочках и пальто внакидку. Не заметив нас, пронеслась к группе женщин, стоящих возле узлов и растерянно прижимающих к себе детей:

– Каринка! Зарка! Долго мне вас дожидаться? Мелюзгу уже заморозили совсем! Поднимайтесь живо к нам! А где Мириам? Сто раз вас приглашать?!

– Эй, Катька! – окликнул ее Бес. – Что мать говорит?

– Говорит – запускайте! Она как раз борщ сварила!

Упоминание о борще почему-то оказалось решающим. Всхлипывающие женщины, таща за собой детей и вещи, цепочкой потянулись к подъезду. Я побежала за ними, ворвалась в свою квартиру, извлекла из-за рояля бабушку и торопливо доложила обстановку.

Моя Софья Павловна отреагировала бурно:

– Мерзавцы! Выродки! Травить газом детей! Конечно, пусть переждут здесь. Это надолго?

– Яшка сказал – к ночи разберутся.

– Только бы без стрельбы… – вздохнула бабуля, закрывая крышку рояля и обводя взглядом комнату. – Слава богу, у нас чисто. Иди приглашай. Господи, стоило доживать до семидесяти лет, чтобы смотреть на вот это! Дикари! Варвары!

Вскоре квартира была полна смуглыми, испуганно переговаривающимися женщинами. На кухне основательно засели несколько старух в черном, дети набились в мою комнату. Вытащив для них с антресолей пыльный ящик со старыми игрушками, я убедилась, что бабуля полностью контролирует ситуацию, и убежала к Мелкобесовым.

У Бесов полным ходом шла подготовка к военным действиям. Я невольно вздрогнула, застав в прихожей близнецов, деловито проверяющих автоматы. Яшка возился с патронами, рассыпанными на промасленной бумаге, и одновременно отмахивался от наседающего на него Вовки:

– … а я сказал – будешь дома сидеть! Тебя там не хватало!

– Да, Васильич, в бога душу мать! Что я тебе – сявка?!

– Нос не дорос! Мать, ты следи за ним! На улицу не выпускай!

– Не выпущу, не беспокойся! – Мама-шеф появилась в прихожей с отчаянно ревущим армяненком на руках и грозным движением головы приказала Вовке следовать в кухню. Тот умоляюще посмотрел на старшего брата, но Яшка сквозь зубы велел не доводить до греха и занялся патронами.

На кухне Мамы-шефа стоял дым коромыслом. На плите булькало одновременно три кастрюли, в сковородке дымилось что-то ароматное, кипел электрический самовар. Женщины суетились возле стола. Маринка, повязав рыжую голову косынкой, кормила с ложки сразу двух пацанят. Запыхавшаяся Катька резала хлеб. Я пристроилась помогать ей и как можно короче доложила о том, что выяснилось в деревне. Катька выслушала меня с огромным интересом и в конце облегченно перекрестилась:

– Слава богу, что у нас погром случился. А то бы Яшка прямо с вокзала к Тони понесся. Того бы потом с асфальта отшкрябывать пришлось.

– Не сегодня, так завтра помчится. Что делать-то, Катька? Может, в милицию позвонить? Пусть приедут, заберут Тони… Хоть живой останется.

– Да? И что мы милиции скажем? Ведь он эту икону запросто уже загнать мог… – Катька бросила нож и закричала: – Анэля, Анэля, щи на подоконнике стоят, наливай своим! Армен, не смей в сковородку руками лезть! Ты их помыл хоть, чудо в перьях?!

– Может, нам самим съездить к Тони? Пока Бес… м-м… занят?

– Не поеду я никуда, – с сердцем сказала Катька, вновь берясь за нож. – На барахолке вот-вот палить начнут, неизвестно еще, чем все это кончится, а я, значит, разъезжать где-то буду? Ты вот что… Позвони лучше Барсу. Он из Моралеса за две минуты душу вытряхнет. С превеликим удовольствием. Давно пора.

Последнее утверждение подруги было, без сомнения, справедливым, но звонить Барсадзе я все-таки не стала. Вместо этого я подождала, пока Мелкобесовы покинут квартиру, и набрала в прихожей номер Тони. Разговаривать с ним я не собиралась и хотела лишь узнать, дома ли он. Дома Моралеса не было. На том конце провода слышались долгие гудки.

С отъездом мужчин на барахолку шум не утих. То и дело хлопали двери, женщины курсировали из квартиры в квартиру, дети носились по комнатам. Те, кому не хватило места в квартирах, сидели на лестнице. Мама-шеф, Катька и Маринка спешно кормили всех подворачивающихся под руку. Вовка проявил чудеса ловкости и, стоило матери отвернуться, немедленно смылся. В очередной раз перебегая из Катькиной квартиры к себе, я услышала звуки рояля и заглянула в комнату. Бабуля в окружении зачарованно глядящих на нее детей сидела за клавишами и распевала романс:

– Белой акации гро-о-оздья душистые но-очь напролет нас сводили с ума-а-а… Нина! У нас еще осталось варенье? Достань, пожалуйста, сверху! И надо поставить чайник!

Голова у меня гудела. Вскоре я забыла и о Тони, и о Ванде, и об иконе. Под ногами крутились, плакали, цеплялись за мое платье черноглазые детишки, смуглые мамаши тщетно пытались унять их, старухи вскрикивали резкими голосами и хватались за головы. И над всем этим носилась мелодия «Белой акации».

Бесы и мужское население «тараканника» вернулись поздним вечером. Мы уже давно висели на окнах и, увидев приближающуюся вереницу фар, всем гаремом высыпали во двор. Из темноты до нас донеслись хлопанье дверей, гортанная речь кавказцев и мелкобесовское ржание:

– Ха! Стоило такой хипеж поднимать!

– А Борик под завязку в штаны наложил!

– А ты бы не наложил? Такая шобла приехала!