Как устроен город. 36 эссе по философии урбанистики - Григорий Ревзин

60 лет, он написал 16 тысяч колонок и стал одним из главных творцов мифа о Сан‑Франциско как мекке свободы и креативности. Это великий журналист. Ему же принадлежит термин «битник» (1958, от beat generation – «разбитое поколение»). Но если битники остались обозначением довольно узкого явления второго американского авангарда, то хиппи оказались термином пошире. Контркультура, природа и экология, свобода, толерантность, измененные состояния сознания, отрицание карьеры, денег, семьи, ну и разумеется музыка – все это ценности, вошедшие в западную культуру вместе с поколением хиппи.

В 1982 году другой великий американский журналист, редактор журнала The American Scholar Джозеф Эпштейн ввел понятие «яппи» (yuppie, young urban professional). У яппи прямо противоположный ценностный профиль. Они ценят город, а не природу, деньги, а не свободное время, карьеру, а не впечатления, здоровый образ жизни, а не реализацию права на саморазрушение. Фактически Эпштейн подарил возможность консервативным молодым людям возможность быть модными наряду с хиппи, и само появление этого понятия было связано с тем консервативным поворотом, который переживал Запад эпохи Рональда Рейгана и Маргарет Тэтчер. С культурой яппи оказались связаны те сферы жизни, которые презирали хиппи, – финансы и юриспруденция, бизнес и производство, менеджмент и консалтинг и т. д.

И то и другое было по сути именами для нового человека постиндустриального общества. Флорида снял противопоставление двух типов. Больше того, он показал, что одних без других не бывает. Если вы хотите получить успешное креативное комьюнити программистов, технологов, инженеров, конструкторов, ученых и т. д., обязательно подселите к ним актеров, дизайнеров, поэтов и, главное, музыкантов – и тогда все это заработает.

И если попытаться описать креативный класс как сообщество, в социологических терминах – тогда это hippie & yuppie. С этим связана противоречивость понятия, наличие двух противоположных ценностных рядов. Отсюда же и его успешность. Идея примирила двух новых людей и создала образ будущего.

Используя понятие «класс» в традиционном марксистском значении, – пишет Флорида, – мы остаемся в пределах базовой структуры, состоящей из капиталистов, которым принадлежат средства производства и контроль над ними, и наемных рабочих. Но в наше время обобщенные категории «буржуазии» и «пролетариата», «капиталистов» и «рабочих» почти утратили свой аналитический потенциал. Члены креативного класса обычно не владеют какой-либо существенной собственностью в материальном смысле. Их собственность, проистекающая из их творческих способностей, не имеет физической формы, поскольку располагается буквально у них в мозгу.

Это рассуждение выглядит странно. Непонятно, почему Флорида сопоставляет креативный класс по признаку владения собственностью с капиталистами, а не с рабочими. Фраза «члены креативного класса обычно не владеют какой-либо существенной собственностью в материальном смысле» является интеллигентным переложением лозунга Маркса «пролетариату нечего терять, кроме своих цепей». По Марксу пролетариат как раз и отличается тем, что не имеет собственности и продает свой труд.

Четче решал проблему другой теоретик постиндустриального общества Элвин Тоффлер. «Чисто физический труд постепенно исчезает. С малым количеством занятых физическим трудом в экономике „пролетариат“ сейчас находится в меньшинстве и больше заменяется „когнитариатом“. По мере становления суперсимволической экономики (базовый термин Тоффлера, связанный с идеей технологических волн как несущих конструкций истории и настоящего как эпохи информационной волны. – Г.Р.) пролетарий становится когнитаристом». Между пролетариатом и «когнитариатом» устанавливается прямая связь. Креативный класс отличается от пролетариата изменением характера труда – и тот и другой является рабочим, только один работает мозгами, а второй мускулами.

В этой перспективе мы получаем ответ на вопрос о том, куда делся пролетариат, – он превратился в креативный класс.

Допускаю, что это мало устраивает представителей самого креативного класса. Однако у нас есть конкретное место и время этой трансформации – Париж, 1968. Смысл революции 1968 года несколько шире, чем отставка и смерть де Голля. Это исторический момент, когда вся совокупность левых идей перешла от пролетариата к тому, кого мы теперь называем креативным классом. Собственно, начиная с этого момента, креативность соединилась с левизной. Сегодня претендовать на открытие чего-то нового и одновременно придерживаться правых взглядов – это более или менее абсурдно. Что жаль.

Попробую описать основные мифы креативного класса.

Итак, во-первых, это креативность, она же способность создавать новое. Это новое может быть в любой сфере, как продуктового производства, так и сфере идей. Новизна ценна сама по себе: важно не то, что она полезна, бесполезна или даже вредна, важно, что этого не было раньше. С созданным им новым креативный класс органически связан, его идеи – это его единственная собственность, они – его продолжение. На место права собственности у креативного общества становится авторское право.

Во-вторых, это идея модернизированного человека. Представитель креативного класса радикально антитрадиционен в своих мотивациях, поведении, сексуальности, в отношении к семье, карьере, деньгам, сообществу. Любому традиционному социуму он чужой, но сам он снимает оппозицию «свой-чужой» через идею толерантности. Это человек освобожденный, что означает, что в генезисе у него были некие ограничивающие обстоятельства, но он их преодолел.

В-третьих, это идея будущего. В настоящем креативный класс видит массу недочетов и несообразностей, настоящее – это недоделанный, несовершенный мир, и именно этим легитимируется сама идея изобретения. Креативный класс живет идеей прогресса, до известной степени милленаристской, – такого прогресса, который полагает, что есть некое идеальное состояние человечества, которое может быть достигнуто и к которому мы идем.

В-четвертых, это человек «машинный». До компьютерной эпохи и роботизации сама постановка вопроса о креативном классе не возникала. Именно машина позволила ему освободиться от физического труда. Этот человек видит машину как свое продолжение, часть своего «я» (по крайней мере, социального «я»).

2

Вернемся к Марксу.

Карл Маркс, с учетом колоссальных и трагических последствий его интеллектуальной деятельности, – один из учителей человечества. Его идеи разнообразны и не сводятся к учению о пролетариате (идея капитала принципиальнее хотя бы потому, что в отличие от пролетариата капитал не исчез). Тем не менее для понимания ценностей рабочих важна в первую очередь именно эта часть его наследия, и я бы хотел обратить внимание на некоторые особенности мысли Маркса.

Он сделал рабочих «ударной группой» человечества в битве за прогресс и, исходя из оппозиции «пролетариат-капитал», описал человеческую историю. Движущей силой истории стала борьба классов угнетенных и угнетателей, которая в ситуации капитализма имеет вид борьбы пролетариата и буржуазии, а ранее являлась борьбой крестьян и ремесленников против феодальной аристократии и до того – рабов против рабовладельцев. Эта базовая оппозиция является отражением конфликта производительных сил и производственных отношений, который, достигая критической точки, приводит к революции и отсюда смене исторических формаций – рабовладения, феодализма, капитализма и коммунизма. С наступлением коммунизма история кончается. Это гегелевская концепция истории в