Красная глобализация. Политическая экономия холодной войны от Сталина до Хрущева - Оскар Санчес-Сибони

должны его испытывать? В конце концов, по степени влиятельности СССР не мог сравниться с Соединенными Штатами, являясь страной с экономикой, возможно, эквивалентной или в лучшем случае немного большей, чем экономика Великобритании или Франции с точки зрения ВВП. Рекомендации ГКЭС 1958 года свидетельствовали об имплицитном чувстве слабости и нехватке авторитета: «В отношении этих [развивающихся] стран важнейшей задачей в настоящее время является своевременное выполнение Советским Союзом своих обязательств по заключенным соглашениям»[319]. Боязнь нарушить обещания и соглашения, заключенные с бедными странами, стала важным мотивом при определении приоритетов производства для оказания помощи. Если западные державы постоянно балансировали между кнутом и пряником, то СССР, казалось, не знал, для чего можно использовать кнут.

Предупреждение о необходимости точного выполнения обязанностей не было выражением пустых опасений. Во внутренней и во внешней политиках наблюдалась схожая ситуация: неэффективность была реальностью, с которой можно было справиться в национальном масштабе благодаря системе властных отношений во внутреннем межотраслевом обмене, но невозможно в тех ситуациях, когда на кону оказывался советский международный авторитет. Вместо того чтобы использовать для решения проблемы типичных советских снабженцев (знаменитых «толкачей»), ГКЭС или любое другое министерство, на которое были возложены обязанности по экспорту, предпочитали обратиться непосредственно к верхушке – обычно к Госплану, Совету министров или самому Микояну. В то время как Соединенные Штаты и европейские державы могли позволить себе ничего не делать и использовать свою помощь как политический инструмент принуждения и дисциплины, Советский Союз беспокоился из-за задержек, дезорганизации и общей некомпетентности, которые, как чеканно утверждал каждый пытающийся что-то сделать советский чиновник, могли повредить в глазах получателей помощи имиджу Советского Союза.

В организации советской помощи было много недостатков, которые часто приводили к претензиям со стороны стран-реципиентов. Например, в 1962 году Скачков написал Совету министров письмо с жалобой на плохую надзорную работу Российского экономического совета[320]. Удельный вес товаров РСФСР в поставках советской помощи неуклонно рос на протяжении многих лет. В 1961 году на российские заводы была возложена ответственность за поставку оборудования для финских и кубинских металлургических заводов. Все оборудование должно было быть поставлено к первой половине 1963 года, однако без какого-либо надзора со стороны российских экономических ведомств, ответственных за эти заводы, Финляндия получила к ноябрю 1962 года только 29 % от обещанных поставок, задержав строительство. Оборудование и документация по переоборудованию трех заводов на Кубе также задерживались, так что в первые десять месяцев 1962 года из обещанного оборудования на сумму 4,8 млн рублей было фактически отправлено оборудование общей суммой 1,5 млн рублей. Скачков раздраженно напомнил, что схожая история имела место в Египте, Индии, Индонезии и других странах[321].

В других случаях именно медлительность при проведении предварительных исследований, необходимых для начала проекта, тормозила советскую помощь. Три различных министерства участвовали в предварительных исследованиях по проекту строительства карьера по добыче кварцевого песка и обогатительной фабрики для производства стекла и керамики в Ираке[322]. Их уже запоздалые выводы, однако, были оспорены Владимирским совнархозом, который должен был поставить необходимое оборудование для проектов. Кроме того, спустя целый год после того, как Совет министров дал «зеленый свет» проекту карьера, необходимые испытания по обогащению кварцевых песков еще не были начаты. Теперь государственное строительное ведомство просило два года на завершение основных подготовительных работ[323].

Советские транспортные организации также могли задерживать помощь и заставлять должностных лиц беспокоиться о невыполненных обещаниях. В июле 1961 года Скачков передал Министерству морского флота записку об отправке в этом месяце из портового города Одесса 28 300 тонн помощи, которая должна была быть доставлена в такие отдаленные страны, как Гвинея, Индонезия, Египет, Индия и Ирак[324]. Министерство морского флота любезно согласилось предоставить ГКЭС больше – до 33 600 тонн – грузовых возможностей, что, в свою очередь, позволило бы отправить остатки прошлой партии. Однако плохая работа одесского перевалочного пункта привела к тому, что там скопилось около двух тысяч вагонов экспортных грузов. По причине задержки этих поставок Министерство морского флота отказалось перевозить тяжелое промышленное оборудование и сельскохозяйственную технику. Кроме того, ответственное за советскую железнодорожную систему Министерство путей сообщения объявило о запрете ввоза товаров в перегруженный Одесский порт, приостановив транспортировку необходимого оборудования для таких проектов помощи, как стадион в Джакарте, аэропорт в Гвинее и электростанция Нейвели в Индии[325]. Ситуация мало изменилась и три месяца спустя, когда Скачков обратился непосредственно к Микояну с просьбой добиться от Министерства путей сообщения отмены запрета на перевозку экспорта в Одессу, апеллируя к тому, что объем предоставляемой ГКЭС помощи, хоть и не имел большого экономического смысла, имел значение с политической точки зрения[326].

Конечно, не всегда советская организация помощи оставляла желать наилучшего. В своих мемуарах Хрущев вспоминает о строительстве Бхилайского сталелитейного завода в Индии, уступавшего по известности и престижу среди всех советских проектов помощи только Асуанской плотине. За помощью в строительстве трех сталелитейных заводов индийцы обратились к руководителям ФРГ, Великобритании и СССР и даже попросили их проверить планы и чертежи друг друга, прежде чем приступить к их воплощению в жизнь [Хрущев 2016,2: 310–311][327]. Немцы приступили к работе сразу же и быстро вышли вперед[328]. Однако Хрущев был убежден, что советский сталелитейный завод должен начать производство стали и чугуна раньше, чем немецкий, и, как он писал, в октябре 1959 года это действительно произошло. Кроме того, производство шло гладко, и вскоре индийцы попросили увеличить его мощность, что СССР сделал, снова проявив себя в качестве компетентного партнера[329].

Тем не менее Бхилайский сталелитейный завод был исключительным случаем. Далее Хрущев в своих мемуарах утверждал, что лично следил за этим конкретным проектом и назначил его руководителем известного и способного советского инженера В. Э. Дымшица, сыгравшего в 1930-е годы заметную роль в строительстве таких важных объектов, как Кузнецкий и Магнитогорский металлургические заводы. Дымшиц ушел в отставку с поста заместителя председателя Совета министров в 1985 году сменив многие высокие посты в Госплане и других государственных комитетах. О ходе строительства завода Дымшиц докладывал непосредственно Неру а конкурентный контекст проекта – нетипичное обстоятельство – фактически гарантировал индийцам максимальную вовлеченность советской стороны [Хрущев 2016,2: 312].

Как правило, советское руководство сталкивалось с проблемой просрочки заказа из-за непокорности собственной промышленности. В таких случаях ГКЭС приходилось обращаться к высшим должностным лицам, чтобы ускорить поставки и избежать «нежелательных претензий» со стороны стран-реципиентов[330]. Микоян, действуя в своей типичной для 1962 года манере, отправил в совнархозы Краснодара, Ленинграда, Волгограда, Пензы, Барнаула,