Чувства замедленного действия - Виктор Снежко

– Ты добровольно поехал в Чечню? – спросил Азиз.

Лгать не имело смысла, и Ратников ответил утвердительно.

– Похвально, что не обманываешь. – Бандит вытер полотенцем мокрый череп. – Нам известно, что все милиционеры – добровольцы, поэтому с вами, как и с наемниками, воюющими в Чечне по контракту, у нас разговор особый. Вы приехали убивать нас, и мы будем стрелять русских. Как трусливых собак. Ничто нам не помешает исполнить волю Аллаха.

Несколько минут Азиз буравил взглядом сидевшего перед ним Ратникова, наблюдая за его реакцией, затем продолжил:

– Ты сможешь жить, если будешь приносить пользу Ичкерии. Запомни, любой чеченец вправе убить тебя, и за это он не будет наказан. Вы вне законов нашей страны. Будешь хорошо работать, значит, еще поживешь. Тебе понятно?

Ратников молчал. Что может сказать пленный своему хозяину?

– Ты можешь получить свободу, если за тебя внесут выкуп. В России есть родственники, способные расплатиться за твое освобождение?

– Нет, – ответил Сергей. – Родители мои умерли. С женой мы развелись, я даже не знаю, где она сейчас находится.

Слова Ратникова огорчили Азиза; уже второй пленник не сулил ему выгоды.

– Плохо. В России все нищие, откуда взяться богатым родственникам? – причмокнул он губами. – Милиция найдет деньги, чтобы заплатить за тебя выкуп?

При других обстоятельствах вопрос Азиза неизменно вызвал бы у Ратникова улыбку, но теперь ему было не до веселья.

– На МВД не надейся, там по полгода зарплату не выдают. Капитан – не генерал, о нем никто беспокоиться не станет.

Азиз опять остановил взгляд на Сергее, осмысливая его ответ: жалко было расставаться с надеждой сорвать хоть какой-нибудь куш.

– Тебе остается одно – усердно трудиться, чтобы не рассердить меня. Ты уже выздоровел, я твой хозяин, а мне дармоеды не нужны. Предупреждаю сразу: выбрось из головы мысли о побеге. От меня еще ни один не убегал. Три месяца назад, в феврале, один контрактник попытался уйти, на следующий день он опять оказался здесь. Знаешь, что с ним сделали?

Азиз протянул руку за пультом, лежавшим на столике, и включил видеомагнитофон.

Съемка была любительской, плохого качества. Изображение дрожало, будто камеру держал в руках колотившийся в крупном ознобе человек; то и дело оно останавливалось, расчерченное полосами помех.

На экране промелькнули хозяйственные постройки дома Азиза, сарай, где до сегодняшнего дня жил Ратников. Затем объектив прошелся по двору, запорошенному свежевыпавшим ослепительно белым снегом. Камера надвигалась на толпу, которая по мере ее приближения расступалась, образуя полукруг. На снегу лежал молодой парень лет двадцати пяти, по рукам и ногам опутанный веревками.

К приговоренному подошел человек, лицо его было спрятано под черной шерстяной шапочкой с прорезями для глаз и рта. В руках палач держал обычный бытовой топор. Со знанием дела он повернул лицо лежавшего в объектив, отступил на шаг и взметнул над собой орудие казни. Голова смертника отделилась от туловища после второго удара.

Не в силах больше смотреть на экран, Сергей зажмурил глаза. К горлу подступил противный комок тошноты. Больше всего Ратникова потрясла та обыденность, с которой был лишен жизни его соотечественник.

Топор мясника. Потеки алой крови на белом снегу. Мертвеющий взгляд казненного.

Любитель-оператор исхитрился не запечатлеть в толпе ни одного лица. Грамотно. Эту кинопленку невозможно использовать как доказательство. Труп есть, убийство налицо, но нет исполнителей.

Тот же самый конвоир-недомерок вывел Ратникова на улицу. За углом соседнего дома промелькнул черный платок Ксаны. Решение Азиза перевести Сергея в категорию здоровых теперь лишало его тех коротких встреч с ней, служивших единственной отдушиной в плену.

Поодаль беседовали трое мужчин, один из них показался Ратникову знакомым. Подойдя ближе, он узнал в нем наркокурьера из Червленой Шамиля Дораева. Новая встреча с ним не сулила Сергею ничего хорошего.

Дораев, пристально вглядываясь в шагавшего мимо него Ратникова, тоже узнал капитана. Наверняка при этом вспомнил страх и унижение, испытанные им в штабе милицейской заставы: чеченцы обид не прощают.

– Э-э-э, погоди, – остановил он конвоира, радостно осклабившись. – Поговорить надо со старым знакомым.

С нехорошей улыбкой он подошел к Ратникову, взял его левой рукой за меховой ворот бушлата, притянул к себе и резко ударил правой рукой в живот. Сергей был готов к такому повороту событий, но все же согнулся от боли. Удары посыпались один за другим. Дораев вымещал на безоружном милиционере злость, затаенную тогда, на заставе.

Ратников упал. Бандит стал пинать его тяжелыми ботинками, норовя попасть по голове. Он наверняка забил бы Сергея до смерти, не окажись рядом Оксана.

– Сдурел! – крикнула она, удерживая взбесившегося чеченца. – Ты его убьешь! Работать на Азиза сам будешь?

– А-а, русская подстилка для чеченских жеребцов! – прохрипел Шамиль, резко отталкивая женщину. – Уйди, а то рядом с ним положу!

Но вмешательство Оксаны все же подействовало на Дораева отрезвляюще – он оставил капитана и зашагал прочь.

Конвоир и Оксана помогли Ратникову подняться. Перед глазами Сергея плыли разноцветные круги, ноги подкашивались от вновь навалившейся слабости.

Видимо, проведенной над пленником экзекуции Дораеву показалось мало, он повернул обратно.

– Постой! Снимай бушлат, – приказал он. – Нам теплые вещи нужнее.

– Побойся Аллаха, Шамиль, – попыталась урезонить чеченца Оксана. – Ведь там могильный холод.

– Заткнись! – грубо оборвал ее Дораев, забирая у Сергея ватную милицейскую куртку.

Погреб, куда Ратников спустился по хлипкой деревянной лестнице, был довольно просторным – квадратов двенадцать. Дождавшись, когда пленник ступит на земляной пол, конвоир ловко вымахнул наверх лестницу и загремел длинной кованой цепью, запирая на замок крышку. Оставленная узкая щель шириною в две ладони пропускала внутрь скудные потоки солнечного света. Это позволило Сергею заметить сидевшего на тряпичном хламье человека.

– Садись, браток.

Человек чуть посторонился, освобождая место Ратникову.

Стараясь не делать резких движений, Сергей осторожно опустился на ворох тряпок, очевидно, служивших постелью, и прислонился спиной к холодным кирпичам, которыми были выложены стены его новой тюрьмы.

Постепенно Ратников пришел в себя. Кровь отхлынула от лица, стала спокойней циркулировать по жилам, самочувствие улучшилось.

– Били? – участливо спросил товарищ по неволе.

В ответ Ратников беззвучно заплакал. Не от боли, ее он был способен переносить, – душила обида. Кто он теперь? Получеловек, отличавшийся от животного только способностью разговаривать на языке людей. У хорошего хозяина скотина содержится в лучших условиях, получает заботу и уход. Значит, он не дотягивает даже до рабочей лошади или коровы.