Чувства замедленного действия - Виктор Снежко

После короткого диалога вновь воцарилось тягостное молчание. Сидевший на краю шконки увалень Бача встал и пошел в свой отсек. Ветхий пол списанного вагона заскрипел под его весом, словно жалуясь на свое здоровье.

Вернувшись, Бача протянул Некрытову бутылку водки.

– Комбат, помянуть ребят следует, выпить за упокой их душ по русскому обычаю.

С хрустом свинтив пробку, Некрытов поднялся и произнес:

– Пусть будет пухом земля нашим товарищам. Всем пятерым.

Его поняли. Пока нет трупа – надежда не умрет.

Отхлебнув глоток, командир пустил бутылку по кругу.

Оставшиеся трое суток до отъезда прошли без происшествий.

С кровоточащей душевной раной входили в вагон милиционеры. Они покидали охваченную всепожирающим пламенем войны приграничную территорию своей страны, где погибла седьмая часть их отряда.

Напрасно метался между вагоном и киоском Хафизы старшина Косихин, надеясь заполучить обещанный компрометирующий материал – фотографии и аудиокассету. Торгашка, вручив ему оговоренные тысячи долларов за выполненное задание, исчезла со Станции тем же вечером. На дверях ее квартиры красовался огромный амбарный замок.

Первое, что ощутил пришедший в себя Ратников, была дикая головная боль. Череп угрожающе трещал, казалось, еще мгновение, и он не выдержит болевой атаки, разлетится на мелкие осколки, как глиняный горшок. Крутыми волнами накатывала тошнота, выворачивая наизнанку внутренности, чередуясь с приступами боли. Приступ – волна, волна – приступ. Иногда эти «монстры» совпадали, и тогда наступала потеря сознания.

Память отказывалась воспроизводить цельную картину последних событий. Словно в замедленной киносъемке проплывали разрозненные кадры: застава, раненый Беляков, опрокинувшийся набок «Малыш» и… леденящая душу темнота.

Сергей понимал, что попал в плен. Доносившееся через стенку мычанье коров и жалобное блеянье овец подтверждали это. Помещение, где находился капитан, не имело окон, проникающие сквозь щелястую дверь тонкие полоски солнечного света указывали на светлое время суток.

Запах навоза. Сквозняк. Злобный лай собак.

Малейший поворот головы вызывал приступ дурноты, и Ратников, стараясь не шевелиться, безвольно лежал на узком топчане, сколоченном из сучковатого горбыля. Спасибо неведомой доброй душе, набросившей сверху толстое стеганое одеяло, иначе бы он неминуемо замерз. Чтобы как-то отвлечься, вырваться из цепких объятий тошноты и боли, Сергей попробовал сосредоточить внимание на солнечных зайчиках, медленно сползающих с его лежанки. Сколько времени прошло с момента трагедии, час или сутки, он не знал.

Вдруг дверь, сердито скрипя несмазанными петлями, отворилась, и в освещенном солнцем проеме показалась женская фигура. Женщина помедлила, вглядываясь в полумрак, затем вошла в помещение, больше напоминавшее конуру, нежели дом или сарай. Издав недовольный звук, дверь захлопнулась сама по себе. После короткого светлого мига стало еще темнее.

Женщина тихо подошла к изголовью больного, опустилась перед ним на колени, поправила жесткую ватную подушку и одеяло. И снова замерла, как гранитное изваяние. Сергей вдруг услышал сдавленные всхлипы и ощутил на своей небритой щеке мягкую теплую ладонь.

Эту руку он узнал бы из тысячи других.

Что это – сон или бред, вызванный болевым шоком?

– Ксана? – прошептал он, опасаясь, что снова потеряет сознание.

– Сережа. – Оксана склонилась над ним, прикоснулась губами к его обветренным и потрескавшимся губам. Сергей ощутил на своем лице соленую влагу. – Наконец-то… есть Бог на свете, есть! Родной…

– Пить… хочу, – едва слышно попросил Ратников.

– Сейчас, сейчас, – заспешила Оксана.

Кружка в ее руке дрогнула, вода пролилась на грудь, обильно пропитав рубашку, прохладными струйками побежала по телу.

– Тебе поесть нужно, у меня времени немного.

Ксана приоткрыла дверь, подсунула под нее большой камень, пропуская в каземат солнечный свет, и принялась кормить Сергея.

Аппетит отсутствовал напрочь, его воротило от теплого бульона, пахнущего бараньим жиром и луком. По настоянию Оксаны он все-таки сделал несколько глотков и отвернулся.

– Пора идти, – Оксана поднялась, отряхивая прилипшую к юбке солому. – Меня ждут… больные.

Она замешкалась, подбирая подходящее слово, но Ратников и так все понял.

– Раненые боевики? – уточнил он.

Разговор давался ему с трудом. В голове по-прежнему работал бездушный механический молот, вбивающий в мозг бетонные сваи.

Оксана кивнула, этот утвердительный жест произвел неожиданный эффект.

Засада!

Слово, определившее ситуацию и расставившее все по своим местам.

– Давно я здесь нахожусь?

– Почти двое суток ты был без сознания. Сильное сотрясение мозга. Все остальное в порядке, Сереженька.

По его изменившемуся взгляду Оксана догадалась, какой будет следующий вопрос.

– Ребята… погибли? Все?

– Сережа, тебе нельзя сейчас много говорить. Потом все расскажу. Вечером жди меня.

Она подхватила с земляного пола посуду, выскочила на улицу и прикрыла за собой дверь.

Зная привычку Оксаны обходить стороной щепетильные и неприятные вопросы, Сергей понял: он уцелел один. Чудом. Только вот надолго ли?

Дни в неволе тянутся бесконечно долго, от рассвета до заката проходит целая вечность, полная тяжелых размышлений. В далекой мирной жизни на это всегда не хватает времени.

Находясь на попечении Оксаны, Сергей имел возможность видеть ее по нескольку раз в день, разговаривать с ней, узнавая все новые и новые подробности того страшного дня. Чувство вины перед погибшими не давало ему покоя, взывало к мщению, но Ратников понимал, что в настоящий момент в его положении это нереально.

Бандиты, зная о тяжелом состоянии пленника, до времени не беспокоили его, сдав на руки Оксане и даже не догадываясь об их истинных взаимоотношениях. Заботливые руки жены делали свое дело – Сергей шел на поправку. Через неделю капитан рискнул подняться на ноги.

В предгорном селении, куда боевики привезли Ратникова после расправы с «Малышом», находилось около тридцати раненых бандитов. За ними ухаживали Оксана и одна чеченка-медик. Они меняли повязки, следили, чтобы раны не гноились, потчевали больных порошками и таблетками – делали ту несложную работу, с которой справился бы любой фельдшер.

Федеральные войска не заглядывали в это глухое селение, отстоявшее далеко от театра военных действий. Тяжелораненых сюда не привозили, поэтому большая часть «пациентов» находилась на положении выздоравливающих, готовая снова встать в строй.