Гагаи том 2 - Александр Кузьмич Чепижный

«С Дубровым спелся? Придумай что-нибудь пооригинальней. Не числились такие в подпольном центре». Конспирация, которая помогла уберечься в тылу врага, теперь лишала Маркела возможности реабилитироваться. Они, конечно же, были, эти люди. Может быть, и сейчас находятся где-то рядом, здесь, в Югово. Как узнать их настоящие фамилии? Без этого он лишен возможности на них сослаться. Мог бы замолвить слово Г ромов — дважды Маркел отвел от пего смерть. Но куда-то увели Громова военные дороги. Все складывалось против Маркела. Он нисколько не удивился, когда надзиратель открыл Камерун хмуро проговорил: «Сбежнев, с вещами на выход». В его положении такое приглашение могло означать лишь одно — этап. По в канцелярии Маркелу выписали пропуск, и выставили за ворота.

Первое мгновение Маркел остолбенел. Его заслепило весеннее солнце, оглушил шум возрождающегося города. Он не мог сообразить: наяву или во сне это с ним происходит. На него прикрикнул часовой: «Топай, старина! Гуляй!» И Маркел пошел. Сначала нерешительно, медленно, еще оглядываясь. А потом все быстрее чуть ли не бегом. Свернув в тихий переулок старого, прилепившегося у завода одноэтажного поселка, он остановился, захмелевший от свежего ветра, присел на фундамент разбитого бомбой дома, еле справился с одышкой. И тогда пришла необыкновенная легкость, уже однажды испытанная им. «На воле! На воле!..» Он не знал, кому обязан своим внезапным освобождением, но чувствовал: без вмешательства каких-то добрых сил не обошлось. Значит, о нем помнили боевые товарищи и не оставили в беде. Значит, не обманула теплившаяся в нем надежда. Вот ведь как круто все изменилось. Так круто, что совсем обалдел Маркел — сидел на чьем-то разрушенном войной подворье, жмурился на солнце, улыбался. Редкие прохожие соболезнующе приостанавливались, принимая его за тронувшегося умом хозяина этого пепелища. В самом деле: на развалинах улыбался человек. Это было неестественно и потому — страшно. Бледный, давно не стриженный, не бритый, в ветхой одежде, со взглядом, бездумно устремленным в пространство, и этой неуместной нелепой улыбкой, он в самом деле производил впечатление потерявшего разум.

Маркел ничего не замечал. Он просто отдыхал, наслаждаясь покоем, свободой. Ему надо было освоиться с новым положением. Ведь теперь снова сам себе хозяин. И было как-то странно, что волен поступать как заблагорассудится. Вздумал посидеть — сел. Сейчас встанет, пойдет, и никто не окликнет, не запретит...

Слуха Маркела коснулся ребячий смех. По разбитой мостовой плелась гнедая шкапа, впряженная в ассенизационную бочку. Гремели железные шины колес. На колдобинах бочку бросало из стороны в сторону. Оглядываясь, возчик злобно грозил кнутом. Его немая угроза еще больше подзадоривала ребят. Они бежали следом надоедливыми щенками и в упоении горланили свою, только что придуманную дразнилку. Матерно лаясь, возчик спрыгнул с сиденья, пустился за ними.

Маркел даже приподнялся — уж больно знакомым показался ему этот человек.

— Постой, постой, — забормотал, направляясь наперерез возвращающемуся к бочке возчику. — Никак Петро Ремез. Неужто?..

Перед ним и в самом деле был Ремез, успевший обрасти дремучей грязно-рыжей бородой. Увидев Маркела, он испуганно, воровато зыркнул по сторонам, хмуро заговорил:

— Обнищал ты, Маркел Игнатыч, господин староста. В бегах, значит. Следы путаешь. Только если рассчитываешь у меня пересидеть — ошибаешься. Сам на птичьих правах.

— Я и не надеюсь, землячок. С чего ты взял? Просто обрадовался, повстречав знакомого. Когда ж это мы в последний раз виделись?.. — Маркел кольнул взглядом Ремеза. — Сдается, у коменданта Фальге? Подсказывал ему Фросю Задорнову прихватить.

— Чего орешь? — беспокойно проронил Ремез. — Вместе там были.

— К счастью — вместе. То ж не удалось тебе загубить еще одну душу. Спрятали Фросю. Не дали в лапы врагу.

— На пушку берешь? —  зло ощерился Ремез. — Ишь, «патриот» выискался. При том разговоре свидетелей не было. А вот что ты старостой служил, каждый в гагаевке подтвердит. Вот кликну людей...

— Давай, зови. Могу и сам покликать. Я-то — с тюряги. Разобрались, отпустили.

Ремез отшатнулся, вдруг поняв, что Маркел говорит правду. И страх, и злоба отразились в его глубоко сидящих глазах. Он сжал кулаки, готовый сокрушить, смести с дороги нежелательного свидетеля своего сотрудничества с фашистами. Ему — уматеревшему, крепкому — не составило бы особого труда справиться с Маркелом. Но могли подоспеть прохожие... И Ремез опустил плечи, заискивающе изогнулся, сбивчиво заговорил:

— Не губи, Маркел Игнатыч. Христом-богом прошу. Дочка у меня на руках, жинка... Не встревал я в политику. Не встревал. Только единажды черт попутал. Да, слава богу, обошлось — никого не загубил.

Маркел брезгливо отстранился.

— Нет на мне вины, Игнатыч. — Ремез хватал Маркела за руки, заглядывал в лицо. — Не обездоль. И так судьбою обижен.

— А почему домой не возвращаешься? Что ж бросил все? Знать, дорога заказана?

— Из-за жинки, Игнатыч. Из-за Степаниды. Боится, стерва, бабам на глаза показываться. Кой-кого обидела...

— Да уж известны эти «обиды» — по три шкуры с людей драла. Обое сволочами оказались. Такие хитромудрые, а прошибли — на битую карту поставили. — Маркел презрительно уставился в испуганно мятущиеся глаза Ремеза. — Судьбой недоволен? А жизнь верно рассудила: поскольку сам дерьмо, к дерьму и приставила. Вози.

Ремез засуетился, благодарно закивал,

— Так я поеду, или как?..

— Сдать бы тебя, куда следует, только рук марать не хочется, — отозвался Маркел и пошел своей дорогой, опьяненный свободой и весной.

* * *

Ремез взобрался на бочку, тронул лошадь. Его тряс нервный озноб, и вожжи в руках дрожали. Нет, он не поверил Маркелу. «Выдаст... Выдаст...» обреченно билась в голове тревожная мысль. И даже кожа настороженной спины чуяла грозившую опасность. Помимо его воли и сознания возникло неудержимое желание бежать. Он заставлял себя не торопиться, не оглядываться, чтобы не выглядеть беглецом. И вдруг представилось, как Маркел подходит к милиционеру, как вместе они бросаются по следу... Рука с кнутом взметнулась вверх. Лошадь рванулась. Ремез направил ее в ближайший переулок. А затем снова вильнул в сторону — заметался по окраинным улочкам, немилосердно стегая бедное животное. Потом до сознания дошло, что лошадь и бочка могут помочь преследователям быстрее его обнаружить. Ремез оставил их на одном из поворотов. Озабоченно огляделся. Сделал вид, будто отыскивает нужный ему дом, не спеша свернул за угол, испытывая такое чувство, словно взоры всех встречавшихся людей прикованы к нему, словно этим случайным прохожим все известно и они сейчас схватят его.

Такое ощущение впервые пережил он на подходе к Днепропетровску, куда добрался уже не по своей воле. Они вместе двигались на запад: и те, кого гнали, сорвав с родных мест насильно, и те, кто как он сам — старавшиеся избежать возмездия. Вместе их и