Незамужняя жена - Нина Соломон

Грейс выключила общий свет, и все огни в гостиной тоже погасли. Она снова быстро нажала на выключатель, надеясь обмануть электросеть. И вновь елка и остальные лампочки погасли. Грейс подергала выключатель, думая, что это попросту «коротят» проводки и она сможет сама поправить их, — все напрасно. Ее первой мыслью было опять позвонить коменданту, но вместо этого она решила уравновесить напряжение в сети так, чтобы рождественские гирлянды и «дюро-лайт» горели на приемлемом уровне яркости.

Потом достала из кладовки куртку Лэза, чтобы отнести ее к портному вместе с парой брюк, которые надо было укоротить. Вернется — и позвонит Хлое.

Портной химчистки «Афродита» был занят пришиванием пуговиц к толстой дубленке. Он кивнул вошедшей Грейс, указав ей на складное кресло. Покончив с пуговицей, портной подошел к ней.

— Вот эти брюки надо укоротить, — сказала ему Грейс, — а у куртки в кармане дырка.

Портной разложил брюки и внимательно оглядел их.

— Насколько укоротить? — спросил он. Грейс забыла измерить длину мужниных брюк, хотя не сомневалась, что, стоит ей примерить те, что она принесла, и она сможет назвать точную длину.

— Здесь можно где-нибудь переодеться? — спросила она.

— Вон там, — ответил портной, указывая на маленькую, полузадернутую шторой примерочную слева от швейного стола.

Портной даже не спросил, ее ли это брюки. Грейс прошла в примерочную, размером не больше телефонной будки, и надела брюки. Они оказались не так велики ей, как она ожидала. Очевидно, обилие сладкого, поглощенного за последние несколько недель, начинало сказываться. Пояс был почти впору. Когда она спустила брюки на бедра, ей вспомнилось, насколько тело Лэза соразмерно ей, как удобно его руки ложились на ее талию, когда он стоял позади нее.

— Они должны как раз доставать до пола, — сказала она портному, выйдя из примерочной. Она встала на низкую табуретку перед зеркалом и гляделась в него, пока портной, опустившись на колени, делал на брюках отметку белым восковым карандашом. Грейс позабавило, как она похожа на Лэза, особенно от пояса и ниже, за исключением туфель на высоком каблуке. Она была как картинка из детской книжки, где к любому туловищу можно приставить любую голову, — странный гибрид. Химера. Стоя перед зеркалом, Грейс не знала до конца, где проходит демаркационная линия, где начинается один человек и кончается другой. И кто сейчас в чьей оболочке?

— Какой чинить? — спросил портной, беря куртку Лэза и выворачивая ее наизнанку.

— Простите?

— В каком кармане дырка?

— А! В правом, — ответила Грейс.

— Будьте так любезны, проверьте, нет ли чего в карманах. Вы не поверите, что только ни забывают люди иногда.

Грейс запустила руки в карманы. Карманы, в которых когда-то лежали ключи Лэза и мелочь, куда он столько раз засовывал руки, чтобы согреть их, теперь были пусты. Исчезли даже «спасительные» таблетки. У Грейс возникло чувство, что ее обчистил какой-то призрачный карманник. Она задумалась: не могли ли исчезнувшие предметы привести ее к исчезнувшему мужу — след, по которому, она знала, пока не время идти. А сейчас — еще одно чудо в решете.

* * *

…Долорес поджидала ее в дверях. Грейс повесила пальто, приготовившись вписать в перечень покупок какое-нибудь чистящее средство — наверное, у Долорес кончились все «Чистоблески» и масляное мыло, которыми Марисоль пользовалась направо и налево и которые могли насквозь пропитать даже воскресный номер «Таймс», так что страницы почти просвечивали.

— Извините, — начала Долорес, — Марисоль говорит, что сеньор Брукмен забыл заплатить ей.

Грейс была ошеломлена. Она всегда аккуратно выписывала чеки, но потом ее осенило, что Лэз наверняка всегда платил Марисоль наличными.

— Сколько мы ей должны? — спросила Грейс.

— За cinco[9]недель, — ответила Долорес.

Когда Грейс услышала цифру, даже по-испански, у нее закружилась голова. Ей всегда казалось, что Лэз ушел всего несколько дней назад, несмотря на то что все свидетельствовало об обратном, как, например, тот факт, что запас полуфабрикатов из гастронома, которые доставлялись пачками по пятьдесят упаковок, истощился уже более чем наполовину. Грейс перестала считать дни где-то примерно со дня рождения Лэза. Вполне вероятно, что ноябрь тоже заморозили в одном из контейнеров Франсин.

— Cinco? — повторила Грейс. Она открыла бумажник и отдала Долорес все наличные, которые у нее были. — Я сейчас схожу в банк за остальным. Пожалуйста, скажи Марисоль, что мне очень жаль.

Зазвонил телефон. Грейс сняла трубку, приготовившись услышать голос налогового инспектора.

— Грейс? Это Хлоя.

— Хлоя… — повторила Грейс. — Как я рада тебя слышать. Мне так жаль твою маму. Что же ты мне не позвонила?

— Сама знаешь, как это бывает. — Хлоя шмыгнула носом. — Такой удар. — И снова пауза. Потом она сказала: — Значит, ты собираешься в Чикаго?

— На свой день рождения, — ответила Грейс, хотя уже сожалела об этих планах.

— Вместе с Лэзом? — поинтересовалась Хлоя.

— Да, он будет занят на одной конференции, но я подумала, что, если хочешь, мы могли бы провести какое-то время вместе.

— Долго же мы не виделись.

— Знаю. Мне, правда, очень жаль, но я была в отключке, — сказала Грейс.

— Я тоже. Давай договоримся, что такого больше никогда не случится.

Грейс повесила трубку и набрала бесплатный номер агента бюро путешествий, работавшего со скидкой (этот номер когда-то дал ей отец), и заказала билеты на самолет до Чикаго накануне дня своего рождения, используя льготы для постоянных клиентов, накопленные Лэзом за время его многочисленных межконтинентальных перелетов. По привычке она попросила два передних места — Лэз любил сидеть вытянув ноги. Когда Грейс осознала свою ошибку, агент уже принял заказ, так что она решила пока ничего не предпринимать. Она попыталась убедить себя, что делает все это, чтобы не тратить лишнего времени, но на самом деле при мысли о путешествии в одиночку все внутри у нее начинало дрожать мелкой дрожью, которую до какой-то степени умеряло сознание бестелесного присутствия Лэза. Он был вроде ее нового воображаемого парня — если бы только не требовал столько внимания.

Вечером Грейс приводила все в порядок после Долорес. У Долорес была родственная Грейс склонность запихивать вещи в совершенно неподходящие места — лишь бы влезли, и Грейс обнаружила пакет с пряжей в стойке для зонтиков. Открыв пакет, она достала вязальный крючок и моток пряжи. Потом сняла бумажный чехол, определила, где у крючка конец, и начала набирать петли. Сначала все выходило медленно и с трудом, но скоро пряжа начала легко скользить у нее между пальцами, и петли образовывались как бы сами собой. Когда цепочка стала достаточно длинной, Грейс начала проталкивать нить сквозь уже вывязанное, наматывая ее на крючок, пока не дошла до конца первого ряда. Края загибались, и в целом получалось невесть что, но, связав еще несколько рядов, Грейс начала различать рисунок.