Незамужняя жена - Нина Соломон

Мать недоуменно посмотрела на нее.

— Ты все та же. Джейми любил тебя такой, какая ты есть.

— Дело не в нем. Дело во мне. Это было, как если бы я нашла идеальное платье, носила его каждый день и никогда не хотела сменить… помнишь, как то платье в горошек, которое я носила, пока не выросла?

— Я прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду, — кивнув, сказала мать. — Разнообразие придает жизни остроту. Но то платье великолепно смотрелось на тебе.

— Только чем больше я его носила, тем меньше себе в нем нравилась. Я не знала, чего от меня ждут и что хотят, чтобы я носила. Было такое чувство, будто у меня нет других платьев. — Мать обняла ее за плечи и сунула ей коробку с засахаренной кукурузой и пачку носовых платков.

— Не волнуйся, милочка, — сказала она. — «Лорд и Тейлор» открыты до девяти, и у них распродажа в молодежном отделе. Мы снова сделаем тебя такой, какая ты есть, не успеешь и глазом моргнуть.

Грейс застегнула молнию на юбке и заколола волосы. Она и думать не могла, что ее мать способна на что-то большее, и принимала все добрые намерения Полетт, даже если они проявлялись в форме платьев с оборочками и бирюзовых поясов, но в мыслях по-прежнему пребывала в какой-то метафорической гардеробной, примеривая одежду, выбранную кем-то другим.

Заскочив на кухню наскоро выпить чашку чая, Грейс открыла буфет и там, рядом с жестяной банкой мятного чая, увидела знакомый серебристый тюбик, светящийся, как маяк во тьме. Она была поражена — уж больно странное место для помады, но это было очень похоже на нее — по рассеянности оставить ее тут. Она почувствовала прилив радости, какая обычно приходит рождественским утром.

Грейс вспомнила о держателе для помады, сделанном из горного хрусталя. Мать Лэза позарилась на него на прошлогоднем аукционе Исторического общества. Даже несмотря на то, что аукцион проводился с благотворительными целями и за покупку мать Лэза получила бы налоговую скидку, она отказалась поднять цену выше установленной и проиграла Франсин Шугармен, которая приказала Берту перебивать цену у любого (сама она осталась дома из-за гриппа). Берт размахивал карточкой со своим номером, как чемпион по настольному теннису, однажды даже перебив цену у самого себя, когда Нэнси положила свою карточку на колени.

Мать Лэза до сих пор смотрела на эту вещицу с язвительной улыбкой всякий раз, когда видела, как Франсин достает ее из сумочки — что Франсин делала часто и с явным удовольствием, — потому что она, Нэнси Брукмен, никогда не заплатила бы полную стоимость. Грейс подумала, что сама могла бы принять участие в аукционе в этом году, чтобы ей было куда положить свою изготовленную по особому заказу помаду, когда ее наконец пришлют. Она пожалела, что не переименовала помаду, — название «Бархат» казалось теперь каким-то общеродовым.

Грейс выписала чек на требуемую дополнительную сумму, положила образец помады в конверт и заклеила его. Это было похоже на участие в каком-то эксперименте по клонированию, и она задумалась: а что, если послать им смазанные отпечатки пальцев Лэза с очков — смогут ли они воссоздать его подобие?

Взяв конверт и мешок с вязанием на случай, если у нее будет время забежать за пряжей по пути на занятия, она отправилась навестить бабушку.

Грейс ехала в автобусе по Риверсайд-драйв, мимо Колумбийской пресвитерианской больницы, в лечебницу. Бабушка Долли прожила около сорока лет на Вашингтонских высотах в доме из красного кирпича, стоящем на скалах Гудзона, в квартире, окна которой выходили на реку.

Когда Грейс была подростком, Долли частенько отводила ее в сторону и говорила, что, когда она умрет, квартира достанется Грейс. «Я знаю, ты позаботишься о ней… ведь это мой музей. Понимаешь?» Грейс всегда думала, что переедет туда и сохранит все в неприкосновенности, как того желала бабушка, но Лэзу хотелось какого-нибудь жилья «в городе». Для него Вашингтонские высоты были чем-то вроде заграницы, хотя они находились в городской черте. После того как шесть лет назад Долли легла в лечебницу, квартиру сдали, имущество было оценено, а затем продано.

Когда с Долли случился первый удар, Грейс приехала в лечебницу с Лэзом, чтобы познакомить его с бабушкой. Долли скосила глаза и поймала Лэза взглядом. «Я тебя знаю», — произнесла она с кажущейся уверенностью.

Долли приехала в Соединенные Штаты из Литвы вместе со своим старшим братом, когда ей было девятнадцать. Остальные члены ее семьи погибли во время войны через несколько лет после этого, и тут-то Долли и начала собирать свою коллекцию. Пока дети были в школе, а муж на работе, Долли рыскала по антикварным лавочкам. По «старьевщикам», как она их называла. Она возвращалась домой, нагруженная тяжелыми часами с маятником, фарфоровыми чашками, резными стульями, и прятала свои сокровища в кладовку до той поры, пока в один прекрасный день они внезапно не появлялись на свет божий, смешиваясь с прочими предметами домашнего обихода, как это всегда происходило у них в доме.

Автобус катил по Риверсайд-драйв, мимо могилы Гранта и особняка, в котором они познакомились с Лэзом. Теперь он стоял заброшенный, «собственность» была окружена изгородью из колючей проволоки. Окна закрыты фанерными щитами, двери заколочены досками. Грейс оглянулась, надеясь заметить мельком хоть какие-нибудь признаки восстановления, но автобус свернул, и особняк скрылся из виду.

Выйдя из автобуса, Грейс поднялась по каменным ступеням лечебницы. Она нашла Долли в постели, обложенную подушками и глядящую на Гудзон.

— Грейс, — спросила она заплетающимся языком, — когда этот самолет сядет?

Палата Долли не отличалась богатым убранством, если не считать расшитого постельного покрывала с шелковыми кисточками и старинных фарфоровых часов — экспоната из коллекции антиквариата, — которые громко тикали.

Когда Грейс ходила в колледж, она навещала бабушку каждую неделю. Одно из посещений Грейс помнила в мельчайших подробностях, как будто дело было вчера. Долли в длинной, до пят, крестьянской юбке и накинутой на плечи фиолетовой шали стояла у двери. На голове у нее была косынка с цветочным узором, а седые волосы заплетены и собраны в тугой пучок, заколотый черепаховым гребнем.

— Грейс, как я рада! А я приготовила для тебя шпинатовый пирог. Давай съешь кусочек.

— Долли, я ведь сказала, что сегодня принесу обед.

— Что? Будешь есть покупное? — спросила бабушка, обнимая Грейс за талию.

— У меня торт, который ты любишь.

— Ну ладно, с «Забаром» я тягаться не стану. Проходи, садись.

Грейс прошла вслед за Долли в гостиную. Комната была большая, но настолько загроможденная мебелью, что по ней трудно было пройти, обо что-нибудь не стукнувшись. Дверь на балкон была открыта, дул легкий ветерок. Грейс села в «кресло для ухаживания». У него было два вытертых сиденья красного дерева, обращенных в разные стороны. Резные ручки переплелись, как при объятии. Долли любовалась сценой, улыбаясь и кивая.

— Ты прекрасно выглядишь в нем. Просто прекрасно.