Малабарские вдовы - Суджата Масси

–Хорошо, что свадьба небольшая, правда?– прошептал Сайрус Первин на ухо, когда она сдалась, поняв, что все не доест.– Я так рад, что она дома, а не в Бомбее.

–Не такая уж небольшая. Я и половины гостей не запомню.

–А я думал, у тебя отменная память!– поддразнил ее Сайрус.– Ты с самой помолвки цитируешь нашего пророка.

Первин бросила на него лукавый взгляд.

–Как еще завоевать сердца твоих родителей?

Сайрус пробормотал:

–Свадьба прошла без сучка без задоринки, вот только бечевка порвалась. Представляешь, мама чуть не выругалась вслух!

–Ты о чем?– Первин вытянула шею и посмотрела на старших Содавалла, которые с аппетитом поглощали всевозможные лакомства, сидя за одним с ними столом.

–Священник очень долго обвязывал наши стулья,– пояснил Сайрус.– Думаю, потому что бечевка порвалась. Пришлось им сгрудиться и связать ее, пока гости не заметили.

Первин облегченно повела плечами: ерунда, ничего серьезного.

–На свадьбах случаются всякие курьезы. Из них потом получаются отличные истории.

Сайрус заговорил еще тише:

–Но эта бечевка связывает нас с тобой в этой жизни и в вечности. А мама моя суеверна.

–Она развлекается не меньше, чем мы,– заметила Первин, бросив еще один взгляд на Бехнуш, которая оживленно болтала с какой-то родственницей.

–Мама страшно рада,– прошептал Сайрус ей в ухо.– Она столько лет тосковала по моей сестре – а теперь у нее появилась новая дочь!

Не так-то просто занять место другого человека. Первин знала, что ей непросто будет называть Бехнуш «мамой». А ее маме будет непросто отказаться от привычки следить за жизнью своей дочери.

За несколько дней до свадьбы всех Мистри пригласили в просторное старое бунгало Содавалла. Показали комнаты на первом этаже и крыло, где будут жить Сайрус и Первин,– Камелию несколько смутили крошащаяся штукатурка, плесень, запах сырости. Джамшеджи тут же перешел к делу и предложил оплатить ремонт комнат новобрачных.

–Бенгальские маляры не из лучших. Их мечта – творить шедевры на мольберте, но не в домах,– с усмешкой объяснила Бехнуш.– Да и поди приведи ванные комнаты в порядок, когда снаружи все канализационные трубы забиты!

–Тик и золото, братцы, времени не боятся,– повторила Первин одно из любимых дедушкиных присловий – чтобы показать, что мелкие бытовые невзгоды ее не пугают. Бехнуш одарила ее улыбкой обожания, подтвердив, что Первин поступила правильно.

Первин заставила себя вернуться в настоящее. Она сидит за главным столом на своей собственной свадьбе, рядом с самым красивым и чутким мужчиной на свете. Пока с ней рядом Сайрус, все остальное не имеет значения.

Вскоре после часу ночи две машины проехали короткое расстояние от отеля «Грейт Истерн» до Саклат-плейс. Первин ехала со всеми Содавалла в семейном «Бьюике»: черный навощенный корпус сиял, на нем колыхались жасминовые гирлянды. Родители Первин и Растом ехали следом на машине поменьше, за рулем сидел один из шоферов отеля.

Высокие окна бунгало Содавалла были освещены, из дома тут же высыпали слуги – выразить свое почтение и предложить чаю с имбирем и лемонграссом и поднос с кумкумой, чтобы Бехнуш могла совершить последний положенный ритуал введения Первин в дом.

Первин затаила дыхание, когда свекровь погрузила палец в кумкуму и дотронулась до ее лба. Бехнуш произнесла длинную молитву по-авестийски, добавив в конце:

–Да укажет Ахурамазда тебе верный путь, ты же исполняй свои обязанности, как подобает хорошей дочери.

Бехнуш уже умастила Первин кумкумой перед самой свадьбой, но на сей раз прикосновения свекрови были иными. Они будто бы опаляли. Священники связали Первин и Сайруса религиозными узами, теперь же на них накладывались формальные узы. Для свекрови и всех членов общины Первин стала бхабхи[54] – женой одного из братьев.

Первин увидела, что родители ее стоят прямо за спиной у Бехнуш. Джамшеджи обвил рукой талию жены, как будто без него она бы не удержалась на ногах, однако не ее, а его глаза блестели от слез. «Не плачь,– подумала Первин, просительно глядя на отца.– Заплачешь ты – заплачу и я».

–Готово!– провозгласила Бехнуш, отрывая палец и вытирая его о полотенце, которое ей подала девочка-служанка.– Полагаю, Первин страшно устала. Бедняжка, столько сытной еды, столько людей. Теперь ты дома, отдохни.

Сайрус бросил на Первин быстрый взгляд и сказал:

–Да, у нее прямо глаза закрываются. Пусть Гита отведет ее наверх и поможет распаковать вещи.

Первин хотела бы остаться внизу с Сайрусом, который с готовностью принял предложение отца выпить перед сном бокал виски. Но Содавалла не сочли это уместным, так кто она такая, чтобы перечить им сразу же по приезде? А кроме того, ее родители собирались уходить – было уже совсем поздно, а до поезда домой им оставалось всего семь часов.

–Пиши обязательно. Я уже начала первое письмо.– Голос Камелии прервался, и она на прощание раскрыла дочери объятия.

Первин расцеловала маму в обе щеки.

–Буду писать каждый день. Показывай папе мои письма, если у него будет время их читать.

Джамшеджи пробормотал:

–Ни один юридический документ не сравнится по важности с твоими письмами.

–Ах, папа! Я буду постоянно по тебе скучать!

Теперь слезы потекли из глаз у Первин. Отец много лет учил ее, что юристу важно хорошо владеть письменной речью. А она отказалась от мысли стать первой женщиной-юристом в Бомбее – и тем самым положила конец его мечтам.

–Спокойной ночи, славная моя, милая доченька!– Бехнуш подманила Первин к себе, подставила напудренную щеку для поцелуя.– И не спеши вставать завтра утром. Гита принесет тебе чай в постель, когда захочешь, а завтракаем мы в десять.

Юная служанка по имени Гита не сводила с Первин глаз и все время хихикала, пока несла наверх ее чемодан. Первин помедлила у входа в брачную спальню, украшенного ярким ламбрекеном – тораном. Раньше его здесь не было, как не было и красивых узоров из толченого известняка на пороге.

–Какой красивый порог,– одобрила Первин.– Кто его так разукрасил?

–Ваша мама. А вот, посмотрите!– Гита распахнула дверь, за которой открылся интерьер, ничем не похожий на тот, который Первин видела пять дней назад.

В центре комнаты, под модной новинкой – электрическим вентилятором на потолке – стояла кровать красного дерева под высоким балдахином, накрытая розовым шелковым покрывалом. На одинаковых тумбочках из камфарного дерева по обе стороны кровати мерцали серебряные фонарики. Первин в счастливом помрачении ступила на мягкий красно-розовый ковер с узором из цветов и скачущих оленей и подошла к арке, ведущей в соседнюю комнату.