Полет орла - Валентин Пронин

– Qu'est ce que c'est?[23] – невольно спросил Сеславин, настороженно оглядываясь по сторонам.

– Я была из Москва… – довольно сносно заговорила по-русски дама в шляпке. – Я не могу ein Mann zu sein[24], я дама… Я есть zinger-dame…[25] Помогайте меня, мосье… Я не есть франсе…

– Gut, – тоже по-немецки сказал Сеславин, не понимая, в чем состоит просьба дамы. Однако он оставил Черкеса у окна и зашел с дамой в дом. Там царил невероятный кавардак: разбросанная женская одежда, какие-то вскрытые ларцы и множество узелков разного калибра.

– Помогайте, мосье… Или они всё забирайт… O, main Gott!

– Нет, – остановил ее Сеславин, – у меня нет времени. Спрячьтесь. Скоро наши войска возьмут город. Вы будете свободны.

В ту же минуту в соседних комнатах раздался топот. Вбежал французский сержант-кавалерист. На мгновение он остановился и спросил:

– Qui etes vous?[26] – И тут же, выхватив саблю, бросился на Сеславина.

Партизан достал пистолет и выстрелил. Сержант рухнул на пол. Дама упала в обморок. Из комнат показались еще какие-то французы. Они бежали на звук выстрела, размахивая саблями и карабином. Сеславин выстрелил в них из второго пистолета. Вспрыгнул на подоконник, ударом ноги открыл створки. Сразу же оказался в седле Черкеса, стоявшего под окном. Через несколько секунд он карьером мчался по улице вон из города.

Сеславин скакал между пехотными колоннами и батареями французского арьергарда, готового к отступлению. Наконец заметили русского офицера, дерзко разъезжавшего между отступающими колоннами. За ним погнались, раздалось несколько выстрелов.

Александр Никитич проскакал через город, не получив ни одной царапины. Выехал в поле и стал недосягаем для французских пуль. Там он снял кивер и принялся им размахивать. Потом взмахнул белым платком, как уговаривался с полковником.

По этому условному знаку командир Перновского полка повел солдат к Вязьме. За ним с барабанным боем и развернутыми знаменами ринулся Белозерский полк. Обнажив сабли, помчалась кавалерия. Пехотные полки, проходя мимо Сеславина, поворачивали как один лица в его сторону. «Вот он, наш Егорий Храбрый на белом коне!» (Черкес Сеславина был светло-серой, почти белой масти.) Прославленный партизан казался неуязвимым, настолько удивительно было его презрение к смерти. Его появление перед атакой воодушевило солдат. Сеславин будто олицетворял самого святого Георгий Победоносца.

Вместе с русскими кавалеристами впереди Перновского полка Сеславин ворвался в Вязьму. Не весь французский арьергард успел покинуть город. Им пришлось принять бой. Рукопашная схватка превратилась в кровавую резню. По улицам, заваленным трупами, с трудом проезжали кавалеристы. В горячке боя Сеславин долго не придавал значения пропитавшей рукав крови. Он опять получил ранение.

После перевязки сел на коня, поехал искать дом, откуда его позвала белокурая дама в шляпке. С трудом вспомнил его местонахождение, въехал во двор. Приготовив на всякий случай пистолет, вошел.

Теперь она без шляпки, без белья и платья висела на стенном крюке от кенкета. Ее повесили на собственном лакированном поясе. Миловидное лицо женщины было искажено страданием, язык высунут. Тело в рубцах и кроподтеках. Наверное, мародеры сочли ее причиной появления Сеславина. И потому безжалостно казнили невинную, после пытки и надругательства. Тут же валялся застреленный Сеславиным сержант. Чуть дальше лежал еще один труп. Сожалея о смерти молодой женщины, неизвестно откуда взявшейся, но обратившейся к нему за помощью, Сеславин огорченный покинул этот мрачный дом. Впрочем, весь город был сейчас вместилищем смерти.

Сеславин вскоре обнаружил свой отряд, уже беспокоившийся о нем. Рана ныла; это была новая, кажется, четвертая рана. Итак, не без его партизанской помощи Вязьма была освобождена. Через несколько дней сосчитали: французы потеряли под Вязьмой четыре тысячи убитыми и ранеными; потери русских составили тысячу восемьсот человек.

Расположившись в пригороде освобожденной Вязьмы, партизаны Сеславина в сохранившихся от пожара домах, сараях а то во дворе, у костра перевязывали раны, варили кашу с добытым где-то соленым салом. Один из приставших к отряду деревенских мужиков стал за кашевара. Он же обнаружил в погребе полусгоревшего имения незамеченное французами спиртное – рябиновые настойки и пиво в дубовых кадках.

– Ай, молодец Кузьма, нюх у тя прямо, как у охотничьей собаки по красной дичи, – восхитился находкой один из гусаров.

– И как ты только с отрядом без коня проехал от своей деревни и не поймешь… А полезный мужик – и проводник, и добытчик. – Казаки, острые на язык, посмеивались, разливая по плошкам хмельное.

Удачливый Кузьма только отмахнулся от казачьих подковырок.

– Партязаны нонче впереди всех, – сказал он, – вот и я не отстал. С Сеславиным Аляксандром Микитичем от самого Малого Ярославца воюю, во как. Где на лошади чьей-то апосля боя, где на орудии с погонялой-антилиристом притулюсь, где как…

Казак, шутливо хваливший Кузьму за найденные настойку и пиво, усомнился было:

– А не врешь? Сколько с Малого Ярославца народу убито, а ты все живой. Да у нашего Сеславина и народ-то отборный: казаки да гусары.

– Не вру, ей-богу, не вру! Чаво мне врать! – возмутился Кузьма. – Ну, в животе-то али смерти Бог волен. Я и живу в отряде с той поры, как бусурман на Смоленскую дорогу отогнали… Я, брат, не вру.

– Да уж, у всякого свое на роду написано, – заступился за Кузьму солдат-егерь, прошедший с Сеславиным тоже с начала его военных действий. – В отряде и егеря-стрелки, и артиллерия, и из лапотного сословия, кто посмышлёней. А Сеславин-то, промеж прочего, заговоренный, всяк тебе скажет.

Кузьма, опрокинувший уж вторую плошку, обтер усы, отряхнул бороду и не согласился:

– Заговоренный? Ты, служивый, рот разевай да язык-то прикусывай. Какой такой заговоренный?

– А такой, – убежденно ответил солдат. – Пуля его не берет. Кругом облетает. Колдун один из Ржева заклятье на него наложил с детства. Сеславин-то ржевский урожденец. У них там колдунов видимо-невидимо, как грибов апосля дождя. А энтот сильнейший оказался. Да вот я вам скажу, что под Вязьмой было.

– Давай, только не больно ври, – предупредил казак, однако глаза его расширились с нескрываемым любопытством.

– И ни крошки, как на духу. Говорит, значит, Сеславин командирам пехотных полков: «Ведите солдатушек в поле, к штурмовой атаке готовьтесь. А я по Вязьме проедусь и всё там разузнаю».

– Стой! – крикнул, смеясь, казак. – Вот уже и приврал. Вязьма тогда еще за хранцузом была. Как Сеславин в нее попал, ась?