Книга не о любви - Карен Дуве

— Я дико устал. Не сердись, но мне ужасно хочется спать.

Я вскочила и ушла. Попыталась представить себе, каким бывает влюбленный Хемштедт. Ничего не получилось. Когда он занимается любовью, я свечку не держу. Снова забралась в свою павлинью машину и уехала. У ближайшего же светофора разревелась. Выла так, что пришлось свернуть влево и остановиться у торгового центра. Склонилась к рулю и ревела, ревела, ревела. У эскалатора торгового центра стоял один из расплодившихся в этом году в большом количестве худых беспризорных мальчишек, которые играют на губных гармошках или дешевеньких синтезаторах. Эта нищета отнюдь не живописна. Парень какой-то потрепанный, да и с головой у него явно не в порядке. Я подумала, не стоит ли выйти, чтобы сказать ему, что сегодня воскресенье и навряд ли кому-то придет в голову тащиться в магазин в восемь часов утра. Хотя вполне возможно, что у него есть какие-то только ему известные причины, чтобы стоять здесь. Эта каракатица заиграла на синтезаторе свою личную версию ламбады. Это была самая грустная из всех вообразимых ламбад. Прямо жалоба чахоточной птицы.

* * *

Лондонское солнце заливает зал зеленым светом. Хемштедт улыбается и целует меня в щеку. Дама то делает вид, что разглядывает телефон, то поправляет свои рюши, но ни на секунду не выпускает нас из поля зрения. Мы все еще стоим у стеклянной двери. Хемштедт сует мне связку ключей и что-то говорит, но я так нервничаю, что просто не в состоянии составить слова, а уж тем более предложения из тех звуков и слогов, которые доносятся до меня сквозь эти великолепные зубы. Прошла целая минута, пока, наконец, до меня дошло первое слово — инзельхоппинг. Правда, я не уверена, что такое слово вообще существует. Потом что-то про яхту, выхватываю словосочетание «деловой партнер», потом «неожиданное приглашение, от которого нельзя отказаться». Как диалоги в занудном сериале: сначала удивляешься, а затем наконец въезжаешь, о чем речь.

— У меня уже даже сумка с собой, — Хемштедт кивает пробегающему мимо коллеге, — после работы прямо на стадион, а оттуда в аэропорт.

Со мной всегда так будет? Какие проклятия были когда-то произнесены над моей колыбелью? Почему рядом не было ни одной доброй феи? Ведь она могла бы смягчить эти злые слова! Хемштедт рассказывает, как получил в подарок билет на полуфинал, при этом он несколько раз отвлекается, отвечая на приветствия одетых с иголочки молодых людей и дисциплинированных красоток, распахивающих двери. Хемштедт объясняет, что их фирма пригласила на полуфинал каких-то деловых партнеров — но не тех, которые с яхтой. Они будут сидеть на трибуне для VIP-посетителей, а Хемштедт — один из сотрудников, которых допустили до сопровождения. Повезло. Хемштедт ведет себя правильно. Весь трюк в том, чтобы оказаться во что-либо впутанным. Футбол, лошади, работа, коллекционирование пластинок, наклейки, исследование рынка, политика, мостостроение, акваристика, инзельхоппинг — неважно что, главное — это поддается контролю и сокращает время, требующееся для размышлений. Нужно загрузить себя работой и увлечениями и ежедневно убеждать самого себя, что это ужасно важно. Тогда не надо будет тратить время на любовь и комплексовать по поводу собственной сущности. А у меня нет образования, денег, перспектив, и нет ничего, чем можно было бы их заменить. Единственное из когда-либо имевшихся у меня хобби — это похудание. Такие как я беззащитны перед любовью — попавшие в стиральную машину котята. У меня перехватило горло — пришлось изображать приступ кашля. Пока я кашляю, можно заодно придержать и трясущийся подбородок. А чего еще я ждала?

Говорю:

— Вот здорово! Шикарно! Это же действительно здорово! А потом сразу же на инзельхоппинг! Блеск!

— Но квартирой ты все равно можешь пользоваться. Будешь уезжать, оставь ключи в почтовом ящике.

— Конечно, я так и сделаю.

— А сейчас мне правда надо работать.

— Да, естественно. Иди. Спасибо за квартиру.

Господи, снова ему все сойдет с рук! Сейчас он уйдет, и все вернется на круги своя.

— Подожди, — говорю я, когда он пытается на прощание еще раз поцеловать меня в щеку, — как ты думаешь, зачем я как дура потащилась в Лондон? Из-за футбола? Драгоценностей королевской семьи?

Он приподнимает плечи и корчит преувеличенно беспомощную мину.

— Будь ты проклят, Петер Хемштедт, — говорю я тихо, и при этом взгляд у меня настолько приветливый, что дама может принять наш разговор за простой треп, — ты далеко пойдешь в своей чертовой фирме, станешь начальником какого-нибудь важного отдела или чего ты там еще захочешь, каждый год будешь заниматься инзельхоппингом…

— Эй, Петер! — орет один из пробегающих мимо молодых людей, двигает бровями, поднимает левую руку на уровень плеч и, не останавливаясь, постукивает указательным пальцем по своим часам. Значит, фокус с бровями был предупреждением. Хемштедт смотрит вслед. Снова задаю себе вопрос, насколько ему неприятно, что его видят со мной. Пока еще он ничего не сказал насчет того, как здорово я растолстела. Не заметить этого просто нельзя. Даже если абсолютно равнодушен. Хемштедт снова поворачивается ко мне.

— Найдешь себе шикарную жену, — мне хотелось побыстрее закончить свое проклятие, — с внешностью фотомодели и дипломом специалиста по какому-нибудь романскому языку. У вас будет современная квартира и замечательная вилла за городом, женушка твоя сама сварганит занавески для загородной кухни. Родите двоих детей, сначала мальчика, а потом и девочку; когда детишки подрастут, ты разведешься и снова женишься на красивой, культурной и умной женщине, но она будет младше лет на пятнадцать и займется историей искусств. На этот раз ты будешь уделять ребенку больше времени, работать начнешь поменьше, но все равно останешься тем же суперважным мужиком. Да и домик у вас будет уже побольше. А теперь, Петер Хемштедт, пожалуйста, повнимательней, наступает самая неприятная часть моего проклятия. — Хемштедт вежливо наклоняется, чтобы показать, насколько он внимателен. — Ты будешь счастлив! Эта жизнь даст тебе счастье. И ты вообще не заметишь, какое жалкое существование ведешь! На смертной одре подумаешь: все было хорошо, лучше просто не бывает.

Какое-то мгновение глаза Хемштедта блестят, потом он протягивает руку и дотрагивается до моей щеки, чтобы вывести меня из себя.

— Убери свою мерзкую ручонку!

— Мне очень жаль, — говорит он, — но я уже договорился.

И он уходит, еще раз оборачивается, стеклянная дверь закрывается, и Хемштедт растворяется в темном коридоре. Ушел. Дама-администратор уставилась на меня. Механически киваю, поднимаю чемодан и выхожу.

Квартира Хемштедта находится в довольно элегантном районе. Развешенные на викторианских фасадах таблички сообщают, что каждый час район объезжает патрульная служба. Входную дверь трудно открыть даже ключом. Ни за что не хотела бы стать местным грабителем! Всю дорогу, сидя в такси, я держала себя в руках, но при мысли, что не смогу попасть внутрь, я начинала всхлипывать, а в результате разревелась. Мне не остановиться. Кручу проклятый замок во все стороны и реву про себя. Когда дверь наконец открывается, успокоиться я уже никак не могу. Плача волоку чемодан по двум мраморным лестницам и открываю — на этот раз без хлопот — квартиру Хемштедта. Она невероятных размеров. Одна только прихожая метров пятнадцать в длину. Пустая и совсем недавно покрашена. Белым. Швыряю чемоданы и вхожу в первую комнату. Тоже белая. И тоже пустая. Если не считать шести массивных чугунных люстр, стоящих на сером ковре. Серый цвет. Вторая часть палитры. Везде ковровое покрытие серого цвета. Вместо люстр висят похожие на бычий глаз лампы с толстыми заклепками на металле. Вторая комната — это спальня. Черная стальная кровать, черный комод, черная занавеска, за которой прячется шкаф-купе. На металлической вешалке пять костюмов: два синих, серый, черный и песочного цвета. Одна полка с джинсами, вторая со свитерами, следующая с футболками, для рубашек даже две. Белые стены, серый ковер. Дверь, ведущая из спальни прямиком в ванную. Желтоватый кафель, большое зеркало и ванна с древней латунной арматурой. Подставляю лицо под кран, роняя капли, возвращаюсь в спальню, сажусь на кровать и стягиваю сапоги. Кровать не двуспальная, но достаточно широкая для того, чтобы спать вдвоем. Спать. Точно. Так и сделаю.