Великая разруха. Воспоминания основателя партии кадетов. 1916-1926 - Павел Долгоруков

Но недоедание ничего сравнительно с жаждой во время летней жары в белом, ослепительном, каменном и накаленном Севастополе. Часто портился водопровод, а бутылка подозрительной содовой воды, пить которую не рекомендовалось из-за желудочных заболеваний, стоила 300—400 рублей. Кипяток для чая в свой аквариум я брал из ресторанов и столовых, и при порче водопровода днями его нельзя было получить.

На пристани произошел страшный взрыв склада снарядов, которые потом еще взрывались несколько часов. С трудом отвели близстоящие суда и отстояли другие склады взрывчатых веществ. Как полагается, стали говорить, что опасность угрожает всему городу, и, говорят, женщины начали уже вязать узлы с пожитками, чтобы унести их к морю.

Как в свое время к Деникину, так теперь к Врангелю приезжал из Парижа Маклаков, чтобы выяснить положение. Огромная заслуга Врангеля, что он, ведя ожесточенную борьбу на фронте, предвидел возможность поражения и подготовил эвакуацию. Маклакову он, разумеется, ничего о возможности эвакуации не сказал и вселил в него уверенность в успехе. Мог ли главнокомандующий с кем-либо поступить иначе, а тем более с едущим в Париж? А Маклаков серьезно был на него потом в претензии, как я, смеясь, говорил, за сдачу Перекопа. Он говорил, что французы были на него в претензии, что он их обманул, уверяя в неприступности Перекопа. Мало ли что они в претензии! Мог ли русский главнокомандующий высказывать сомнение во время войны в ее успехе? Да и мог ли посол антибольшевистской России высказать то же сомнение перед французами? Маклаков не профессиональный дипломат. Но мне кажется, что и профессиональные русские дипломаты часто грешили тем, что чересчур были угодливы перед правительством, при котором были аккредитованы, иногда в ущерб достоинству России.

Приезжал на короткое время Гучков. На пристани он подвергся оскорблениям со стороны одного офицера. В армии не могли ему простить приписываемого ему (справедливо ли?) приказа № 1.

Новгородцев, живший у сестры, всецело ушел в свою научную работу. Я с ним ожесточенно спорил. Досадно было при безлюдье в Крыму потерять для практической работы такого выдающегося деятеля. П.И. Новгородцев был замечательный человек, ученый и практик-администратор (учреждение Коммерческого училища в Москве, заведование топливом в Москве во время войны). Разочарованный, а может быть, и подорванный физически, он ударился в аполитизм.

Львов с Чебышевым возобновили издание официоза Врангеля «Великая Россия».

Как только Врангель укрепился, а затем стал продвигаться на север, стали понемногу возвращаться некоторые общественные деятели, бежавшие из Новороссийска. Сейчас же Севастополь оживился. Приехали из-за границы дельцы. Стали открываться новые банки. Но тылового разгула, как это было в Ростове и Харькове, не было.

Незадолго перед падением Крыма состоялось многолюдное экономическое совещание, созванное Врангелем. Многие приглашенные не приехали, но некоторые приехали даже из Парижа и Лондона. Они эвакуировались уже с нами.

Кажется, в октябре пришлось оставить Северную Таврию. Наступали редкие для Крыма, особенно в эту пору, морозы. Я мерз в своей неотапливаемой комнате. Сиваш замерз, и по нему могли переходить не только люди, но и лошади. Перекопский перешеек в значительной степени потерял свое исключительное значение сухопутного сообщения с материком, и в ноябре Крым пал.

Почему пал Крым? Я до сих пор не могу указать непосредственной причины. Одни приписывают катастрофу замерзанию Сиваша, другие – плохому укреплению Перекопа, третьи – измене. Я уже указал на одну из основных, по-моему, причин – на экономическую разруху маленького тыла. Кроме того, мне стало ясно, что положение наше отчаянное, когда поляки заключили с большевиками летом перемирие, а затем Рижский мир, и большевики могли перебросить на юг силы с Западного фронта. Тут можно было верить только в чудо, но на этот раз Врангелю не удалось совершить ветхозаветное чудо, и Давид не прошиб башку Голиафа пращой. Разумеется, нельзя было претендовать, чтобы Польша, столько претерпевшая в войну с немцами, а затем воевавшая с большевиками, после своей победы над ними с помощью французов продолжала, ради спасения России, наступление на Москву. Но если бы Польша при помощи и по настоянию союзников продолжила позиционную войну, задержав силы большевиков на своем фронте, то тогда еще можно было бы ожидать другого результата борьбы на юге.

Для эвакуации из Симферополя, Евпатории и из других мест все начало стекаться в Севастополь. Брат мой с семьей приехал за неделю до эвакуации из Алушты и, не найдя помещения, поселился в сырой подвальной кладовой под флигелем биологической станции. Чтобы крысы не ели провизию, он должен был подвешивать ее на веревке с потолка. Но крысы объели у него корешки книг, переплетенных на крахмале. Очевидно, и крысам стало голодно в Севастополе.

Симферополь пал очень быстро после прорыва на Перекопе. Один поезд за другим стал прибывать из Симферополя. Князь В.А. Оболенский рассказывал, в каких условиях приходилось ехать. Вследствие перегруженности и длины поезда сверх нормы, при больших подъемах он останавливался или происходили разрывы. Тогда публика высаживалась, толкала отдельные вагоны до конца подъема, поезд вновь сцеплялся и катил далее. И так несколько раз.

Но в общем, заранее подготовленная эвакуация 130—140 тысяч людей, не помню на скольких судах (150—200?), займет блестящую страницу в военной истории. Огромную помощь большим количеством судов оказали французы, тогда как англичане, в противоположность Новороссийску, совсем не помогли, хотя у них стоял большой флот в Константинополе.

А каких усилий стоило подготовить, при тогдашних условиях, русские суда! Кроме Врангеля, огромная заслуга лиц морского ведомства, работавших над этим, и имена их следует внести на славные страницы истории крымской эпопеи. Надо было добыть уголь, собрать команду, исправить повреждения.

Я был летом на крейсере «Адмирал Корнилов». Вместо блеска и роскоши военных судов – все мрачно, погнуто, темно. Электричество не проведено, в каютах и трюмах огарки и лампы. Часть котлов и машин еще не исправлена и т. д. Команда сборная, большею частью из добровольцев пехотных частей. Работа при этих условиях в кочегарном и других отделениях крайне трудная. Состав переменный. Те, которые стремились с фронта попасть на суда, в тыл, не выдерживают тяжелой работы и часто при отпуске на берег не возвращаются, дезертируют. Тем большая заслуга оставшихся до конца. К моменту эвакуации все предназначенные суда, хоть с грехом пополам, могли выйти в море. Ведь суда эти потерпели в боях, пострадали от бунта матросов, побывали в руках большевиков.

Понемногу переполненные суда стали выходить в море. Шла целая армада. Некоторые инвалиды шли с креном. У некоторых в пути испортились машины, и они трое суток вместо одних оставались в открытом море и приходили к Константинополю на буксире подобравших их пароходов. В трюме и на палубе люди лежали и сидели в страшной тесноте, страдая на палубе и от холода. Перед уборными стояли хвосты в несколько десятков человек. Некоторые ехали на турецких моторных шхунах. Никогда еще в Босфор не приходила такая многочисленная флотилия.