Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700 - Михаил Михайлович Богословский

— Ингрия и Карелия. Целью нападения для Августа была Лифляндия, которая после раздела владений ордена во второй половине XVI в. входила в состав Польско-Литовского государства, а затем в начале XVII в. была завоевана шведами. Завоевание Лифляндии было важно для Августа в нескольких отношениях. Во-первых, одним из условий, на которых его избрали на польский престол, было обязательство вернуть Польше отторгнутые от нее земли; обязательство надо было исполнить, чтобы поддержать свое значение среди вечно волнующейся польской шляхты. Затем Лифляндия, которую завоеватель мог поставить в особую зависимость от себя лично, должна была послужить опорой для монархической власти Августа в шляхетской Польше. По его мысли, Лифляндия должна была признать его наследственным монархом независимо от того, будут ли его наследники занимать польский престол или нет, и такое положение этой провинции, конечно, должно было оказать свое влияние на успех его идеи установления наследственной монархии в Польше. Наконец, завоевание, увенчивая чело его лаврами победы, должно было создать ему престиж в Европе, снискать ему славу, к которой он был неравнодушен. Таким образом, мысль о Лифляндии весьма занимала Августа во время свидания в Раве; он, однако, не дал тогда Петру определенных обещаний, ссылаясь на беспокойное состояние государства. Действительно, его власть еще не успела к тому времени приобрести даже и самой малой степени необходимой устойчивости и прочности. Литва была раздираема частной войной между двумя крупнейшими фамилиями: Сапегами и Огинскими, разделившей страну на две вооруженные партии. Следовало почувствовать себя прочнее на занятом престоле и успокоить внутреннюю вражду, прежде чем приступать к осуществлению «предприятия», т. е. задуманного завоевания Лифляндии.

Осенью 1698 г., после отъезда из Польши Петра, появился в Варшаве человек, который мог подогреть замыслы Августа II, умеряемые до тех пор осторожностью. Это был шведский эмигрант лифляндский дворянин Иоганн Рейнгольд Паткуль, принужденный покинуть родину вследствие столкновения со шведским правительством по поводу свирепствовавшей тогда в Лифляндии редукции. Редукция, имевшая целью вернуть в опустевшую казну расхватанные из нее когда-то не совсем законными или совсем незаконными путями коронные земли, проводилась при Карле XI в Лифляндии с особой беспощадностью, не знавшей справедливости, и чувствовалась там тем более тяжело, что представители Лифляндии не были приглашены на сейм, решивший проведение редукции. В Лифляндии было тогда два слоя дворянства: новое, шведское, захватившее там земли уже после присоединения провинции к Швеции, и, с другой стороны, потомки старинных рыцарей-меченосцев, владевшие замками и землями уже пять столетий. Новому, чужеземному, дворянству было, конечно, легче расставаться с недавно приобретенными и теперь отбираемыми в силу редукции землями; но во много раз тяжелее было расставаться с родными, насиженными в течение столетий гнездами, а между тем как раз именно владельцы этих старинных гнезд всего чаще и страдали от редукции, не будучи в состоянии представить на свои земли требуемых подлинных документов, утраченных за давностью времени. Всем этим лифляндское рыцарство было до крайности раздражено. Собираясь на своих местных ландтагах, оно посылало депутации и составляло петиции к королю; но к его депутациям оставались глухи, а на его жалобы не отвечали.

Большое и деятельное участие в этой борьбе лифляндского рыцарства за свои земли с начала 90-х гг. XVII в. принял Пат-куль, сам владелец трех имений, лично от редукции не пострадавший, но близко принимавший к сердцу интересы того сословия, к которому принадлежал, обуреваемый ненавистью к шведам, причинившим столько страданий сословию, и пылавший чувством мести к шведскому генерал-губернатору в Риге Гастферу, с которым Паткуль имел еще столкновения по военной службе и счеты по сердечным увлечениям. «Паткуль, — говорит о нем Устрялов, — возвышался над толпою умом светлым и дальновидным, обширными по тогдашнему времени сведениями в науках политических и военных, увлекательным даром слова, бойким пером и пылким нравом»[222]. Неудивительно, что столь одушевленный интересами своего сословия человек был в 1690 г. избран в депутаты в Стокгольм для личного представления королю о бедственном положении лифляндского дворянства. Его красноречие слушали или делали вид, что слушают, с ним неоднократно беседовал сам король, однако его просьбы остались без исполнения, и он вернулся из Стокгольма ни с чем. Он составил затем петицию, на которую не дали ответа; мало того, в ней усмотрели признаки государственной измены. Подписавшие ее были отданы под суд и приговорены к смерти. Паткуль до приговора бежал за границу (1694). Он путешествовал по Европе, жил в Бранденбурге, в Швейцарии, Франции и Италии, занимался науками и политической литературой, изучал сочинения Гроция и Пуффендорфа, свел личное знакомство с философом Томазием, но ни на минуту не терял из виду лифляндских дел, тяжелого положения рыцарства и жил мыслью об его освобождении от шведов. Перемены на шведском и затем на польском престолах, малолетство короля и регентство в Швеции, виды Августа II на Лифляндию показались ему обстоятельствами, удобными для активного выступления, и осенью 1698 г. он появился в Варшаве, неизвестно, по собственному ли побуждению или по приглашению Флемминга, усмотревшего в нем выгодную для осуществления «предприятия» силу.

Паткуль принялся за работу в Варшаве с той же горячностью, с которой он раньше действовал в Лифляндии. Он представил Августу II два обширных мемориала, один в конце 1698 г., другой в апреле 1699 г., и в них всесторонне, с большими подробностями излагал свои взгляды на средства к достижению «известного намерения» — «des bewusten desseins», т. е. возвращения Лифляндии. Для этого прежде всего необходимо заручиться прочными союзами. Естественными союзниками Августа II будут в настоящем случае два пограничных со Швецией государства. С царем заключить союз нетрудно; он сам ищет разрыва со Швецией и сам первый выступил с предложением на нее напасть. Здесь трудность, наоборот, состоит скорее в том, чтобы сдержать его завоевательные стремления. Эти стремления надо ограничить исключительно только Ингрией и Карелией, двумя провинциями, на которые он имеет историческое право, доказывая ему, что ни на какие другие земли он таких прав не имеет. Надо крепко связать ему руки трактатом, чтобы он «не съел на наших глазах куска, обжаренного нами», отнюдь не допускать его к Нарве, потому что, если он овладеет Нарвой, путь в Лифляндию будет ему этим открыт, и он вскоре затем овладеет Ревелем и Ригой. Паткуль рекомендует связать руки царю и в другом отношении: взять с него обещание сохранить за местными жителями имения, которыми они владеют, а отнятые шведским правительством земли возвратить их законным владельцам. Союз с Москвою будет выгоден и потому, что царь поможет королю деньгами и пехотою, а московская пехота «очень способна работать в траншеях и гибнуть под выстрелами неприятеля, чем сберегутся войска его королевского величества, которые можно будет употреблять только для