Погоня за сказкой - Юлия Григорьева

— Я ничего не вижу, я ведь стою сзади, — заверил он меня. — Просто стою.

Он отпустил мои руки и начал осторожно распутывать прическу, вытаскивая из волос шпильки. Локоны развалились, и волосы тяжелой волной упали на спину. Я вновь вздрогнула и попыталась отойти, но Дамиан снова обнял меня за плечи и прижал спиной к своей груди. И когда я немного успокоилась от того, что ничего больше не происходит, он вдруг развернул меня к себе лицом, и завладел моими губами, и целовал до тех пор, пока моя голова не начала кружиться. После поднял на руки и отпустил, лишь когда дошел до кровати и уложил на нее.

— Ты прекрасна, — хрипло прошептал он, нависая надо мной.

— Дамиан, но ты же увидишь меня голой! — сдавленным шепотом сказала я.

— Я закрою глаза, честно-честно, — пообещал мой супруг. — И даже подглядывать не буду.

— Но я тебя увижу голым!

— А ты тоже закрой глаза и не подглядывай, — предложил он.

— А можно? — в моем голосе прозвучала надежда, будто приговоренному на смерть пообещали помилование.

— Нужно, — негромко рассмеялся Дамиан. — Просто закрой глаза и позволь мне быть нежным. Обещаю, я буду очень осторожным. Просто доверься мне, хорошо?

— Только не подглядывай! — взмолилась я, сильно-сильно зажмуриваясь.

— Как ты могла обо мне такое подумать, бабочка? — возмутился Дамиан.

— Прости, — прошептала я.

— Я люблю тебя, — ответил он, и его губы вновь завладели моими…

Я никогда не бывала в столице. Впрочем, я и вовсе не покидала родной Льено ни разу за свои девятнадцать лет, если не считать, конечно, ежегодных осенних ярмарок в Морне. Но Морн находился всего в часе езды от Льено, и считать это выездом в другой город язык не поворачивался потому, что ровно столько же мы ехали на место для пикников, только в противоположную сторону.

Можно сказать, что Дамиан Литин сильно изменил мою жизнь. Да и отношение мое к нему менялось день ото дня. Начать с того, что сей господин лишился моего безоговорочного доверия в первый же вечер после нашего венчания, когда вдруг сказал, что он без ума от моей родинки на… простите, левой груди. И только я хотела изумиться, как он смог ее увидеть, как меня озарило осознание того, что старательно жмурилась в наш первый брачный день я одна. Я была вне себя от негодования. И чем больше супруг расписывал мне мои же собственные достоинства, тем сильней я хваталась за голову, не зная, куда спрятать глаза от стыда.

— Благовоспитанная моя, ты просто обязана мне отомстить, — воскликнул Дамиан, отрывая мои ладони от лица, за которыми я пыталась спрятаться.

— Как? — дрожащим голосом спросила я.

— Ты должна тоже меня рассмотреть во всех подробностях, — заявил господин королевский лейтенант. — Потом расскажешь, что увидела, и тогда мы сможем вместе стенать, краснеть и страдать с таким великолепным надрывом.

В этот момент я поняла, что мой муж еще и развратник. Наглец, развратник, лжец и, да, абсолютно лишен стыда, совести и такта. Потому что его не остановили ни двери в умывальную комнату, куда он вломился без стука на следующем же постоялом дворе абсолютно голый, требуя, чтобы я начала ему мстить немедленно. (От чего я спешно зажмурилась, закрыла глаза рукой и пронзительно завизжала. Что, впрочем, не остановило моего супруга от дальнейших действий…) Ни интимность такого процесса, как одевание. Эту процедуру мне порой приходилось начинать по нескольку раз, потому что господин Литин без зазрения совести обращал ее вспять, превращая в процесс раздевания. Я ругалась, угрожала, сопротивлялась, но моя оборона неизменно рушилась под целеустремленным напором господина королевского лейтенанта.

…Но в какой-то момент мне это начало нравиться! И я сама звала супруга помочь затянуть шнуровку на платье, которое так и оставалось на стуле, или же жаловалась на холодную воду и просила проверить мои подозрения. В такие моменты я отчаянно краснела, и мой голос иногда подводил меня, но Дамиан появлялся рядом, неизменно натянув на лицо совершенно серьезное выражение, только в его черных глазах плясали бесенята. И даже… Я согласилась его рассмотреть! Но мой взгляд дошел только до бедер, дальнейший осмотр мужского тела я отложила на потом, уделив все свое внимание широкой груди мужа и его плоскому животу, на котором ясно угадывался рельеф мускулатуры. И нашла их восхитительными, но вслух этого не сказала, потому что, ко всем прочим своим недостаткам, мой муж оказался самовлюбленным и самоуверенным индюком.

Но все это не мешало ему оставаться заботливым, внимательным и нежным; иногда он едва не доводил меня до слез умиления трепетным ко мне отношением. Я ни разу не заскучала за время дороги. Дамиан всегда находил, чем меня увлечь. Рядом с ним я забывала о правилах и этикете, всё более раскрепощаясь и нарушая правило за правилом, вложенные мне в голову родителями и гувернерами. А наши разговоры, в которых мы узнавали друг друга, дали, гораздо больше, чем дали бы светские посиделки в гостиной под бдительным взглядом родителей или Лили.

Сделав все эти открытия о мужчине, с которым меня свели судьба и матушка, я окончательно потеряла от него голову. Все прошлые страхи и сомнения оставили меня в одночасье, даря веру в долгую и счастливую жизнь рядом с любимым мужчиной. Возможно, это было лишь следствием эйфории нашего первого счастья, но об этом думать совершенно не хотелось. И в столицу я въезжала счастливейшей из женщин.

— Остановимся в гостинице, — сказал Дамиан, выпуская меня из объятий.

— В уездных городах нам позволяли брать в номер Лютика, а здесь разрешат? — забеспокоилась я за нашего питомца, который проделал все это путешествие вместе с нами и вполне комфортно чувствовал себя и в гостиничных номерах, и на постоялых дворах, и в карете.

— Позволят, — уверенно кивнул мой супруг. — Лютик мне жену добыл, я его на произвол судьбы не оставлю. Да, дружище? — он приподнял с соседней подушки котенка, и тот лениво пискнул:

— Миу.

На семейном совете, после долгих разбирательств, мы пришли к выводу, что Лютик все-таки кот, хотя Дамиан утверждал, что девушку он узнает и с закрытыми глазами. Такое заявление я оставить без внимания не смогла, и дверь купальной комнаты тем вечером оказалась подперта стулом, что не позволило мужу вмешаться в процесс моего омовения. Наказание было усвоено, я получила эпитеты бессердечной и коварной, и о девушках господин Литин больше не упоминал. Как не рассказывал и о своих женщинах, о которых я все-таки спросила, заявив:

— Любознательная моя, я слишком дорожу открытыми дверями в супружескую спальню и обнаружить их запертыми не желаю вовсе.

— У нас нет супружеской спальни, — резонно заметила я.

— В Маринеле появится, — уверил меня Дамиан. — А женские головки имеют привычку не к месту вспоминать неосторожные слова и использовать их против мужчины.

— Я смотрю, многоопытный мой, вы разбираетесь в этом вопросе, — отметила я, прищурившись. — Думаю, мне уже и этого будет достаточно.