Слова на стене - Джулия Уолтон

Когда репетиция закончилась, день уже клонился к вечеру. Все второстепенные воины и рассказчики уже разбрелись, чтобы посмотреть на спортивные состязания, которые шли в тот вечер. Майя удалилась вместе с другими девчонками, чтобы снова переодеться в школьную форму. А я продолжал стоять на сцене, возясь со своей бородой и ожидая, что меня сейчас отпустят. Как же я радовался тому, что на следующей неделе все это уже закончится!

Сестра Катерина одобрительно посмотрела на меня, после чего протянула ключи от крохотной кладовки за церковью. В мои обязанности входило оттаскивать туда мой длиннющий крест после каждой репетиции, запирать дверь и бросать ключ в специальную прорезь в двери школьной администрации, когда я заканчивал все дела. Я не стал заморачиваться и переодеваться и оставался в своем костюме. Внутри кладовки никого не было, как обычно. Весь наш реквизит и костюмы были аккуратно сложены в ящиках с соответствующими надписями, а спортивные майки и старое спортивное оборудование сложены в горку в дальнем углу.

Я оставил крест на двух колышках, специально сделанных для этой цели, и повернулся, собираясь уходить, как вдруг в дверях увидел Майю. Она уже успела переодеться в школьную форму, а простыню, которая и являлась ее костюмом Марии Магдалины, держала в руках. Я помню в мельчайших подробностях, как Майя выглядела в тот момент, но я не могу рассказать о том, какие слова она произнесла, прежде чем закрыла за собой дверь и подошла ко мне. Я понял, что она хочет меня точно так же, как я ее, а потому на сей раз она меня не оттолкнет. Так что я позволил ей подойти поближе. Мне хотелось, чтобы данная идея принадлежала ей, и даже не потому, что я не собирался делать ничего такого, чего она сама не пожелала бы. Просто мне нравилось чувствовать себя человеком, который избран. И не просто кем-то – а именно ею.

За все то время мы не произнесли ни слова. Мы раздели друг друга, а потом еще хохотали, когда поняли, что без специальной смывки-разбавителя мне мою бородку Иисуса не отодрать от подбородка. Поэтому пришлось оставить ее в покое. Одним из бонусов моего высокого роста является тот факт, что я могу с легкостью поднять ее на руки, как будто это самое простое дело в моей жизни. А в общем-то, так оно и есть. Итак, я подхватил Майю на руки и поцеловал, прижимая к груди, после чего аккуратно опустил ее на сложенный костюм, который сам только что снял.

Что удивительно и поразительно – я не нервничал, даже сознавая, что мы с ней оба – девственники. Наверное, я бы начал психовать, если бы все действо было запланировано заранее. Если бы у меня имелась уйма времени поразмышлять и все обдумать. А в тот момент я не боялся буквально ничего. Я не переживал о том, что у меня может вообще не получиться. Или получиться, но совсем на недолго. Или вдруг я окажусь для нее недостаточно сексуальным. Или недостаточно большим. Я не волновался, потому что знал, что люблю ее, даже если вслух ей этого еще не говорил.

Это было совсем не похоже на так называемый голливудский секс. Никто не визжал и ничего вокруг себя не крушил, но через какое-то время я почувствовал, как выгибается и приподнимается ее тело, и тогда с облегчением улыбнулся. Я слышал, как она кончает с короткими, возбужденными выдохами, и видел, как округляются ее глаза – и это было для меня чем-то таким, о чем я и мечтать не смел. Особенно, когда она произнесла мое имя.

Испытать оргазм – это обалденно приятно, но довести Майю до оргазма стало лучшим моментом во всей моей жизни.

Даже после этого у нас не нашлось никаких слов. Мы просто не могли перестать улыбаться. И это не казалось чем-то диким, даже учитывая, что моя рука лежала на ее груди, а она положила свою ладошку на мой пенис. Так мы лежали еще долгое время, а потом Майя посмотрела на свой телефон и перевела на меня погрустневший взгляд.

– Да, нам пора идти, – сказал я. Мы медленно оделись, потом проверили, нет ли никого поблизости, чтобы можно было спокойно отнести ключ в администрацию школы. Я был уже в школьной форме, хотя бородка Иисуса так и оставалась на моем лице. Каждый раз, когда Майя смотрела на меня, она не могла удержаться от уморительной ухмылки.

Она подвезла меня до дома, а мы так и не заговорили о том, что произошло, хотя одной рукой она держала мою ладонь даже тогда, когда мы ехали. А когда она поцеловала меня, то погладила мою щеку и спросила:

– До завтра?

Я кивнул. Мы занимались сексом в кладовке так, будто делали это каждый день.

Наверное, странно, что все это я рассказываю вам. Я не знаю никого, кто стал бы с такими подробностями делиться с кем-то своим первым сексуальным опытом. Но мне это не кажется диким, если честно. Ну хорошо, это действительно дико, но, может, и не настолько, потому что мне, по крайней мере, не приходится ничего озвучивать. Я не уверен, что смог бы произнести вслух хоть слово из того, что сейчас написал. А когда это излагаешь на бумаге, все как будто отдаляется. Словно я могу вот так запросто смять эту бумажку перед тем, как кто-то успеет прочитать ее содержание. А когда слова вылетят у вас изо рта, вы ничего больше не сможете уже отредактировать. Слова выпущены наружу – и все.

Может быть, то, что я рассказываю это вам, доказывает, что я смогу жить нормальной жизнью?..

Доза 4 мг. Доза уменьшена.

3 апреля 2013 года

Когда была жива моя бабушка, она сама составляла мне корзину с угощениями на Пасху. Там непременно присутствовали кексы в виде заек и цыплят, которые мне никогда не нравились, а еще такие большие желейные бобы, которые не нравятся никому. Вдобавок она добавляла туда шоколадные яйца и кругляшки «Риз» с начинкой из арахисового масла. Их я съедал в утро Пасхи, пока мама еще не проснулась.

Когда бабушки не стало, мы больше не праздновали Пасху. Достаточно странно, что я являюсь единственным ребенком в итальянской семье, а теперь к тому же наша семья стала единственной итальянской семьей, которая никак не отмечает Пасху.

Однако в этом году мама насильно заставила нас пойти в церковь. Я подумал, что одна только мысль о ребенке-язычнике вдруг стала пугать ее. В лимбе, наверное, все вокруг окаймлено черепами некрещеных детей.

Пасхальное воскресенье – это то самое время, когда все считают себя стопроцентными католиками, даже если это и не так. Это единственный день в году, когда мы устраиваем друг для друга настоящее костюмированное представление. Люди ходят вокруг расфуфыренные и делают вид, будто абсолютно согласны со всем, что происходит в этот день. Наверное, раньше, когда разговаривали на латыни, это выглядело немного лучше.

Месса казалась длиннее обычной, и я чувствовал себя не очень комфортно, потому что пришлось стоять – мы ведь прибыли в церковь чуть позже, куда до нас уже притопала толпа, посещающая храм лишь по великим праздникам.

Кто-то уступил место маме, заметив, что она беременна, а вот нам с Полом пришлось простоять целый час, прислонившись к церковной стене. Перед проповедью я начал суетиться и переминаться с ноги на ногу и при этом старался не смотреть на витражи. Ребекка пристроилась сбоку от священника, на том месте, где обычно сидит дьякон. По каким-то причинам на этой мессе дьякон отсутствовал, и вся скамейка принадлежала только ей одной. Мы встретились с ней взглядами, и она улыбнулась.