Древо жизни - Генрих Эрлих

Между тем речи полились как из рога изобилия. Ученые перечисляли, какие уникальные приборы они смогут купить на пожертвованные средства; ректор благодарил олигарха за учрежденные им ранее именные стипендии для студентов и фонд поддержки стажировок молодых специалистов за границей и кратко подводил итоги проделанной за два года работы; министерские чиновники говорили о своих неустанных трудах по подъему отечественной науки и образования, отмечая, что пожертвованные господином Каменецким средства являются сравнительно небольшой, но все же ощутимой прибавкой к бюджетному финансированию, и выражая искреннее сожаление, что российские предприниматели вкладывают меньшие деньги в фундаментальную науку, чем их американские собратья; народные избранники напирали на то, что лишь благодаря усилиям партии «Единая Россия» и лично президента Владимира Владимировича Путина в нашей стране создались условия, при которых крупные бизнесмены стали поворачиваться лицом к науке; оппозиционные парламентарии клеймили антинародный режим и несовершенство законодательства, препятствующего более щедрой благотворительности. Все эти речи тоже текли легко и гладко, чувствовались многократные прокаты и умелое жонглирование затверженными блоками.

Презентация дошла до кульминации — фуршета. Воспользовавшись всеобщим радостным возбуждением и суетой, Северин решительно двинулся к выходу, увлекая за собой Наташу.

— Нет, рано, — сказала она, повиснув у него на руке.

— А что здесь делать? — удивился Северин.

— Мне казалось, что вы хотели что-то выяснить, — сказала Наташа.

— Все, что мог, выяснил. Неплохо было бы еще попытать этого типа, но, боюсь, он не сможет больше уделить мне время.

— Он подойдет, — уверенно сказала Наташа.

— Почему?

— Потому что он еще не все выяснил.

Наташа оказалась права. Запустив круговерть фуршета, выслушав первый благодарственный тост и ответив на него, Каменецкий подошел к ним, стоявшим поодаль от основной толпы, у колонн.

— Ай-ай-ай! — укоризненно покачал он головой, показывая на бокал шампанского в руке Северина. — Вам бы не стоило, Евгений Николаевич! Вы ведь за рулем, у вас такая прекрасная спутница, а машина ваша без подушек безопасности.

— Не всем же в «Хаммерах» ездить! — выстрелил Северин, не сказать, чтобы наугад.

— Каюсь, грешен, люблю большие машины! — рассмеялся Каменецкий. — И не просто большие, а такие, чтобы в них можно было сидеть высоко. Я ведь, знаете ли, учился вождению на грузовике, сверху дорога совсем по-другому выглядит.

— Надеюсь, вы не хотите сказать, что сами водите джип.

— Нет, такое удовольствие я давно себе позволить не могу, времени нет. Это только со стороны наша жизнь представляется непрекращающимся праздником, а на самом деле — работа сутки напролет. Даже водителям легче, их трое, на смену. Сейчас, правда, двое осталось, так уже стонут, о каких-то сверхурочных говорят.

— А что же с третьим случилось? Неужели несчастный случай? — невинным голосом спросил Северин.

— Зачем же так, Евгений Николаевич, — с легким укором сказал Каменецкий, — убыл в положенный по закону очередной отпуск, в Анталию или в Египет, точно не знаю, я не заглядываю так глубоко в личную жизнь моих подчиненных.

— И улетел он, полагаю, в воскресенье?

— Вполне вероятно, суббота, воскресенье — самые распространенные дни для полета на курорт.

— Он, случаем, не со смотрителем вашего зверинца полетел? — Северин давил уже в открытую.

— Какого зверинца? С каким смотрителем?

— С тем, который орла упустил.

— Нет, этот растяпа если куда и вылетел, то только на улицу. Я не для того платил такие деньги, поверьте, даже для меня большие, чтобы развлекать московских зевак видом парящего в небе орла.

Каменецкий легко отбивал удары, более того, казалось, что эта игра доставляет ему удовольствие. Северин решил немного сменить тактику.

— Куда-то нас не туда занесло, Борис Яковлевич, — рассмеялся он, — сам не пойму как! А между тем сегодняшнее событие дает гораздо более интересную тему для разговора. Я просто поражен! Эти столбовые клетки…

— Столбовыми, товарищ майор, бывают дворяне и дороги, а клетки — стволовые, — покровительственным тоном сказал Каменецкий.

— Да, да, конечно, я несколько далек от этого, — извиняющимся голосом сказал Северин, — именно, стволовые. И как вы все это в голове держите? Как у вас на все это времени хватает? Завидую вам, искренне завидую! А вот скажите, правда ли, что они позволяют омолаживать организм?

— Вас уже это беспокоит? Хотя, конечно, понимаю, — хохотнул Каменецкий и выразительно посмотрел на Наташу, — но вынужден вас разочаровать. Есть у меня сильное подозрение, что тут ученые несколько лукавят, вводят в заблуждение или, говоря современным языком, вешают мне лапшу на уши, выдают за омоложение замедление старения. Но и это неплохо, не так ли? Так, может быть, даже лучше. Я, знаете ли, нравлюсь себе таким, какой я есть сейчас. Смотрю на свои старые фотографии, даже на себя, тридцатилетнего, не говоря уж о двадцатилетнем, и активно сам себе не нравлюсь. А уж каким дураком был! Вы и представить себе не можете!

— Прекрасно могу, — сказал Северин без тени иронии, но на всякий случай добавил: — Меня самого такие мысли частенько посещают.

— Вот видите! — радостно подхватил Каменецкий. — Так если клетки моего организма омолодятся, они ведь и тут, — он постучал себя по голове, — омолодятся! А будет ли это хорошо? Вопрос! Я больше скажу, даже замедление старения — вещь тонкая. Клетки клетками, а какой предел Бог положил всему организму — никто не знает. Вот так будешь жить, не старея и не тужа, активничая по-молодому, а в один разнесчастный день возьмешь, да и рассыплешься в прах. А жил бы как все, старея, глядишь, еще бы десяток лет поскрипел. Что обидно, не проверишь, то есть проверишь, но времени надо много, жизнь человеческая. Ученые говорят, что они все на мышках проверят, те оборачиваются быстрее, но вы же понимаете, мышки мышками, а я — это я.

— А как же вечная жизнь? — спросил Северин. — Сейчас об этом много говорят.

— Положим, раньше говорили больше, — рассмеялся Каменецкий, — не только говорили, но и верили. Нет, у меня от вечной жизни иммунитет. Я ведь застал своего прадеда, он до девяноста трех дотянул. Состояние, в котором он пребывал во все время нашей совместной десятилетней жизни, сейчас называют болезнью Альцгеймера, но тогда люди были проще, политкорректности не обучены и именовали это старческим маразмом. Спасибо, не надо! Люди вообще путают вечную жизнь с вечной молодостью, не учитывая, что эту самую вечность можно существовать и овощем. Или другая крайность. А ну как Господь Бог, одаривая человечество вечной жизнью, решит, что оптимальный уровень — детский, в три или пять лет. Не Иисус ли говорил: «Будьте как дети. Для них Царствие Небесное». Тоже, знаете ли, молодость и никаких проблем с ростом народонаселения.