Древо жизни - Генрих Эрлих

— Последняя гипотеза отклоняется, — веско сказал Северин, вызвав очередной всплеск восхищения и удивления, — тогда бы мы узнали о преступлении не на второй день от местного участкового, а из выпусков новостей.

— Верно мыслите, молодой человек, — одобрительно заметил Аркадий Иосифович, — что ж, тогда подброшу тебе третью странность. Я там в заключении написал, что на теле нет никаких следов физического воздействия, в крови же не содержится никаких следов психотропных веществ. Можно, конечно, предположить, что убитому ввели какой-то быстроразлагающийся наркотик перорально, а потом взгромоздили бесчувственное тело на крест.

— Да, убитый был физически сильным человеком, с ним по-другому было не справиться, — согласился Северин.

— А что ты скажешь на то, что он сам по доброй воле взошел на крест? — с какой-то радостью воскликнул судмедэксперт. — Это, обрати внимание, не гипотеза, это мое твердое убеждение, не выраженное, правда, чеканным языком протокола. Понимаешь, я еще там, на месте, обратил внимание на то, как были привязаны его руки. Так не привязывают бесчувственное тело осужденного на казнь! Так, наверно, я бы привязывал, скажем, тебя перед каким-нибудь хитроумным следственным экспериментом. Привязывал бы и спрашивал: удобно ли? не трет ли где?

— Удобно ли тебе, добрый молодец? Спросила Баба-Яга у Иванушки-дурачка, сидящего на лопате, перед отправкой его в печь, — рассмеялся Северин.

— Именно! Несмотря на твой ернический тон, пример очень даже хорош, потому что выпячивает два принципиальных момента. Первый: Иванушка сам сел на лопату, пусть не от большого ума, но добровольно.

— Добровольно?! Вы что же хотите сказать, что наш неизвестный совершил своеобразное самоубийство?! — изумленно вскричал Северин.

— Нет, не хочу, — ответил Аркадий Иосифович, — ты сначала дослушай, не перебивай старших! Итак, момент второй: Иванушка уверен, что все кончится хорошо, даже Баба-Яга при всей ее внешней злобности об этом знает, потому что погружение в печь есть лишь один из этапов некоего ритуала, некоторые считают, что ритуала посвящения или инициации, но сейчас не об этом, главное, что это лишь один из этапов, не последний и для правильно исполняющего все действия отнюдь не смертоносный. То, что произошло у нас, — несчастный случай.

— Квалифицируется как причинение смерти по неосторожности, — заметил Северин.

— Оставь это адвокатам! Тебе надо сначала преступников найти.

— В чем вы лично сомневаетесь, — с натянутой улыбкой сказал Северин.

Выражение лица старого судмедэксперта не оставляло сомнений в ответе.

11 часов утра

— Что делаешь? — спросил Северин Максима, заходя в свой кабинет.

— Сижу, — констатация факта.

— Вижу, что сидишь, — немного раздраженно сказал Северин, — занимаешься чем?

— Ничем, — чистосердечное признание.

— Тогда быстренько найди мне координаты музея Федорова, Николая Федоровича, выдающегося русского философа, между прочим.

— Как же, как же, слыхали, воскрешение мертвых, — удар под дых, хотя и невольный.

Приказ Максиму был вызван не только желанием занять чем-нибудь своего подчиненного. Северин был с компьютером и тем более с Интернетом не на ты, вроде бы делал все то же, что его молодые коллеги, а выходило не так, или медленнее, или вообще не выходило. Телефон — другое дело, особенно если большой, стоящий на столе и без современных наворотов. Этим аппаратом Северин умел пользоваться виртуозно.

— Сержант Побегайло! — строго сказал он в трубку.

— Я, товарищ майор! — бодро ответила трубка голосом Николая Серафимовича Побегайло, между прочим, полковника ФСБ, не отставного. Сержант — это отзвук военных лагерей после четвертого курса.

— Просвети меня немного о личности Бориса Яковлевича Каменецкого, — попросил Северин после обычного трепа.

— А, Бяка! — радостно закричал Побегайло. — Это ты по адресу, наш клиент!

— Почему Бяка? — переспросил Северин.

— Мнения расходятся. Одни уверяют, что это монограмма ФИО, другие — что это прозвище, наиболее точно отражающее черты характера. Сути дела это не меняет.

— А почему клиент? Он что, на очереди?

— Только тебе — конечно, на очереди. Они все на очереди, как ты понимаешь. Но Каменецкий в этой очереди не первый. И мы не первые в очереди к нему. Многие люди и структуры имеют к нему претензии, а иные так и зуб. Короче, на него досье такое, что для перевозки потребуется инкассаторский броневичок. Но я по высшему запросу готовил короткую справку, ею могу поделиться, так, ничего особенного, почти все было в открытой печати. С Бякой проблема не в отсутствии информации, а в ее избытке. С одной стороны он святой, а с другой, как нетрудно догадаться, пьет кровь христианских младенцев.

— И что — пьет?

— Нет, не пьет, проверили. Так что если хочешь, сгоню по мылу, как говорит мой младший сын.

— Сгони, — с легким вздохом сожаления сказал Северин, который черпал молодежный сленг у своих сотрудников, — сейчас адресок дам.

— Обижаешь, — с легким укором сказал Побегайло и даже, как показалось, защелкал языком, на самом деле это застучали клавиши на клавиатуре компьютера, — хотя, если хочешь, могу переслать и не на служебный, а на северин-собака…

— Давай на служебный! — прервал его излияния Северин.

— Маленькая просьба, — вкрадчиво сказал Побегайло, — ты не поверишь, но у нас в досье есть маленький пробел, в древе жизни, — Северин подпрыгнул на стуле, — не самого Каменецкого, тут-то все известно, а его финансовой империи. То есть в целом-то мы, конечно, картину представляем, но на этом древе постоянно отрастают новые ветви, особенно в офшорных зонах. Эти данные есть у известного тебе Вальки Твердолобова, который сейчас замначальника налоговой службы. Он к этому Каменецкому испытывает большую личную неприязнь, усугубленную обостренным классовым и национальным чутьем. Такую большую личную неприязнь, что даже кушать не может, все компромат на него роет. Но нарытым ни с кем не делится, то есть с нами не делится, а с тобой может и поделиться. Тебе всегда все и всё дают, даже мужчины.

— Есть, товарищ полковник! — сказал Северин и положил трубку, чтобы тут же поднять ее вновь.

Валентин Иванович Твердолобов был чрезвычайно обрадован его звонком.

— Женька, ты его зацепил? Женька, ты его посадишь? — с надеждой в голосе повторял он. — Ты пойми, я могу его штрафами разорить, чекисты могут у него все отобрать, а его самого выжить за границу, конкуренты могут его убить, но посадить его можешь только ты. На тебя одного уповаю!

Северин не нашел в себе мужества убить светлую веру старого друга, тем более что тот готов был немедленно переслать по факсу перечень всех подконтрольных Каменецкому компаний.

1 час дня