Портрет Мессии - Крейг Смит

— Вчера прилетела доктор Норт в сопровождении мужчины по имени Джонас Старр.

Мэллой задумчиво кивнул. Археолога он не ждал, но и появление его особенно не удивило. Старр считался настоящим экспертом, его опыт и знания могли пригодиться.

— Зарегистрировались в «Савое», вчера вечером к ним приходил один посетитель. Владелец местного книжного магазина Итан Бранд.

— Из «Бранд букс»?

Маркус кивнул, отпил глоток пива.

— Магазин существует вот уже несколько лет. По Бранду все чисто, не привлекался.

— Я его знаю. Время от времени заскакивал к нему. Умный парень. Слегка помешан на Средневековье. Он как-то рассказывал, что учился в церковном колледже при Нотр-Дам. Собирался стать священником, но потом увлекся женщинами.

— Он провел с Норт и Старром примерно минут двадцать, затем побродил по городу, пропустил четыре рюмочки «Джонни Уокера» и отправился домой. Продолжить наблюдение?

— Да нет, наверное. Просто любопытно знать, что за дела у него с моими клиентами.

— Тут ничем не могу помочь. Но сегодня утром твои клиенты пошли в банк; там их уже ждал Роланд Уиллер. Через сорок минут Старр и Норт поймали такси и поехали в университет. Примерно во время ланча.

— И чем они занимались в университете?

— Мне и самому было любопытно знать. Мои люди проследили за ними и выяснили, что они встречались с директором лаборатории по радиоуглеродному анализу.

— Ага. Хотят определить возраст доски.

— Я забежал туда чуть позже, показал бляху. Директор сообщил, что они принесли на анализ крохотный кусочек дерева, размером с ноготок. Попросили проверить. Процесс не занял много времени, хотя за более умеренную плату результатов приходится дожидаться четыре месяца, а то и полгода.

— Так тебе известен возраст?

— С погрешностью плюс-минус сорок лет. Дерево, из которого выточена доска, срубили где-то в середине первого века.

Мэллой удивленно уставился на друга.

— Первый век, Томас.

— А мне говорили, что двенадцатый.

— Значит, лгали.

— Портрет Христа первого века… Насколько понимаю, таких совсем немного.

Теперь цена перестала казаться завышенной.

Маркус улыбнулся.

— Хасан мог бы найти для нас покупателей в России… за десять, пятнадцать, двадцать миллионов? Как знать? — Хасан Барзани был криминальным авторитетом, карьере которого оба посвятили много времени и сил. — Ну а потом, сам знаешь. Несчастный случай, и вещь бесследно исчезает!

— Помню, несколько лет назад ты прочел мне целую лекцию о швейцарских наемниках. Предоставляя свои услуги, они никогда не выходили за пределы заранее установленной цены. А перекупить их было просто невозможно.

— Да, и это служило предметом национальной гордости на протяжении пяти веков, Томас. Конечно, мы старались продать себя тому, кто даст больше, но и сами платили высокую цену. Нет ни единого примера в хрониках европейской истории, когда швейцарский наемник предал бы своего хозяина. Думаю, все дело в ДНК, так уж мы устроены.

— Тогда ты согласен стать первым исключением из правила?

— Томас! Никогда на такое не пойду. Это ты можешь аннулировать сделку с этими людьми. Ты вообще можешь делать все, что захочешь. Ты американец. У вас нет традиций! А я… я всего лишь нанят тебе в помощники. Скажи, что нужно, и я обо всем позабочусь. Хочешь, чтобы картина исчезла в России, так и будет! Хочешь доставить ее в Нью-Йорк, будь уверен, она туда попадет.

— Украсть портрет Христа — это все равно что обчистить церковь.

Маркус равнодушно пожал плечами.

— И такое порой случается.

— Но не в этот раз.

— В молодости ты провел слишком много времени в Швейцарии. Думал, из тебя уже все выветрилось, — заметил Маркус.

Похоже, он был несколько разочарован.

— На завтра все готово?

— Двое моих людей разместятся по ту сторону реки, на крыше. Если у входа в банк случится что-то непредвиденное, они этим займутся, не связываясь со мной.

— Резиновые пули?

Маркус кивнул.

— Самые подходящие боеприпасы для группы поддержки.

— Мне нужен один человек в поезде, для сопровождения. И бронежилет.

Похоже, Маркуса несколько удивили эти изменения в плане, но он ничего не сказал.

Есть у меня человек на примете, но его услуги недешевы.

— Но они того стоят?

— Будем надеяться, мы этого так и не узнаем.

Мэллой передал ему под столом еще одну пачку денег.

Маркус взял их, не пересчитывая.

— Жилет тебе занесут в гостиницу, прямо перед выходом в банк. Что еще?

Мэллой колебался. Он до сих пор не знал, стоит ли поднимать этот вопрос, но со времени встречи с графиней это не давало ему покоя.

— Как ты думаешь, я теряю квалификацию?

Маркус небрежно пожал узкими плечами. Его взгляд продолжал непрерывно обшаривать помещение.

— Люди стареют…

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Не думаю, что завтра это будет иметь значение. Мы же не собираемся кого-то убивать. Или похищать «Мону Лизу». Нам просто надо провезти кусок дерева через город, и все!

— У меня появилась информация. Не знаю, хорошо это или плохо, но думаю, не исключены осложнения. Возможно, нешуточные.

— Ну, если хочешь, можем изменить план.

Мэллой призадумался. Исчезнуть после выхода из банка особого труда не составляло, как и появиться в Нью-Йорке, при условии, что картина будет у одного из людей Маркуса. Но дипломатическая неприкосновенность Уайтфилда почти стопроцентно гарантировала, что картину не смогут случайно обнаружить таможенники Цюриха или Нью-Йорка. Нет, иная схема здесь, пожалуй, не сработает.

— Будем следовать плану, но держать нос по ветру.

Иерусалим

Зима 26/27 года н. э.

Иерусалим ничуть не походил на Кесарию. Кесария — современный город, где все строилось по воле императора; от Иерусалима веяло древностью. Лишь огромный храм Соломона, башня Антония и дворец Ирода были относительно современными постройками. За этим небольшим участком иудейско-римской архитектуры тянулись кварталы, где не нашлось бы ничего привлекательного для путешественника. Огромные сооружения, которые Ирод распорядился переделать в римском стиле, при отсутствии скульптур мало походили на имперские образцы. Арки и колонны, листы аканта, ионические волюты, коринфские медальоны — в них не было ничего римского без изображений богов, всегда создававших нужный эффект. Богатство и пышность Востока уже не радовали глаз.