Армагеддон. 1453 - Крис Хамфрис

Григорий сбросил руку со своего плеча.

– Нет, – сказал он резче, чем собирался, напряженно глядя на старика. Вздохнул, потом заговорил спокойнее: – Не сейчас. Есть… дела, которыми я должен заняться в первую очередь. Иди, а я присоединюсь к тебе позже. В более подходящее время.

Несколько мгновений Феодор смотрел на него, затем кивнул.

– Хорошо. Но не откладывай это надолго. Если тебя узнают и… – он помешкал, – разоблачат, дела могут пойти плохо, прежде чем мы успеем вмешаться. В этом городе тоже есть немало людей, которые ищут мести, чтобы приглушить свой страх.

– Я буду осторожен. И я скоро приду.

– Так и сделай. Кризис уже совсем близко. – Он улыбнулся. – Да и мне понадобится время, чтобы выбить из тебя эти дурные привычки арбалетчика.

Он ткнул Григория в бицепс и пошел за Константином.

У людей, проходящих под аркой, были свои заботы. Они не искали предателей. Даже Джустиниани не взглянул на него. И потому Григорий мог незаметно изучать лица. Тех, кого он не знал. И тех, кого знал.

Феон. Его близость вызвала спазм в желудке, горечь желчи во рту. Руки Григория поднялись, на этот раз не к кинжалу. К горлу. Бессонными ночами он обдумывал тысячи способов убить Феона. Удушить его, глядя, как жизнь медленно покидает ненавистное лицо, всегда казалось наилучшим.

И все же это лицо! Сфрандзи что-то прошептал ему на ухо, брат кивнул, поджав губы, и внезапно Григорий увидел другие губы, другое лицо, намного моложе. Воображаемое, ибо он еще ни разу толком не видел лица мальчика, которого Феон называл сыном.

Руки опустились. Судя по взглядам, обсуждение, которое предстояло этим людям, будет долгим и бурным. У него есть время вернуться в город, еще раз заглянуть в знакомые окна и, может, даже увидеть плод любви и ненависти.

Джон Грант попытался задержать его.

– Не хочешь выпить со мной?

Григорий уже прошел мимо и бросил через плечо:

– Попозже. Я тебя отыщу.

Он действительно собирался это сделать. Шотландец был одним из немногих в обреченном Константинополе, за кого Григорий еще беспокоился. Другим был Командир. Но если Джустиниани не заплатит ему обещанное, Григорий пожелает ему отправиться к дьяволу. Вместе с этим проклятым городом.

Он пробежал по стене, спустился по лестнице. Конь был на месте. Григорий взлетел на него, крикнул: «Йаа!» – и галопом помчался в дождь.

К тому времени, когда он добрался до генуэзских казарм, галоп уже почти согрел его. Григорий оставил кобылу на конюха и вошел в таверну. Для тех наемников, кто часто захаживал сюда, было уже слишком поздно, для других – слишком рано, и вся таверна досталась ему. Он неторопливо допил кувшин, избавляясь у очага от последних следов холода. Потом вышел, съежился под дождем и пошел в сторону ворот Феодосия, к старому дому его семьи, стоящему рядом.

Теперь Григорий стоял тут не ради своих призраков. Он видел свет, тени плясали на побеленной стене дома напротив. Надеясь, что одна из них – та тень, которую он ищет, изгнанник подошел к двери, поднял бронзовый молоток, постучал.

София знала, кто это. Она ждала его прихода с той минуты, как они расстались три дня назад. Знала: он не сможет остаться в стороне. Особенно после того, что она ему сказала. Но кто придет? Григорий их юности? Или тот, с кем она сейчас столкнулась? Весельчак или мститель? Когда не занималась хозяйством, София стояла на коленях у домашнего алтаря и молилась. Не о приходе одного вместо другого. О милости договориться с тем, кто придет.

Она молилась, когда он постучал. Перекрестившись, быстро встала, мгновение разминала затекшие ноги, потом спустилась по лестнице и крикнула:

– Кто там?

– Я.

София отодвинула засовы, открыла дверь. Лица не разглядеть, голос из-под капюшона был тих:

– Ты сама открываешь дверь? Где твои слуги?

– У нас только одна служанка. Я отослала ее. Пусть навестит своего возлюбленного. Времена сейчас… трудные.

– Так и есть. – Он не шелохнулся. – А твои дети?

– Дочь спит наверху. А сына… нет.

– Ты и его отослала?

– Нет. Он… он у учителя. Математика. Он… не одарен.

– Как и отец, значит.

Она не знала, которого Григорий имеет в виду. Он по-прежнему стоял неподвижно.

– Ты войдешь?

– Войду.

Он пошел за ней по знакомым ступеням. Они выходили в большую центральную комнату, где всегда собиралась его семья. Комната изменилась: другая мебель, алтарь у стены. И все же она была той самой комнатой.

– Ты не…

София указала на несколько пар тапочек у входа. Какие-то, должно быть, для гостей. Какие-то – ее мужа. На секунду замешкавшись, Григорий нагнулся, снял сапоги, натянул мягкие тапочки.

– Не желаешь?.. – София указала на стулья, расставленные вокруг стола у очага, воронка его дымохода исчезала в крыше.

– Да.

Григорий медленно подошел к столу. Он явился сюда с требованиями. Но сейчас, в комнате призраков, не мог вспомнить ни одного.

Он сел, она стояла. Они смотрели друг на друга. Молчание ширилось. И тут к нему на колени запрыгнул кот.

– Господи! – воскликнул мужчина.

– Ульвикул!

София подошла забрать кота. Но Григорий уже нашел его слабое место – почесывал пальцем под подбородком, и зверек прижимался к его руке.

– Красивый зверь, – пробормотал Григорий. – И ты зовешь его…

– Ульвикул. Турецкий посланник, который приходил к нам, дал ему это имя. Потому что…

– Вот. – Григорий почесал другое место. – «М» на переносице. Любимый Мухаммедом.

София наклонилась и положила руку на подставленный сейчас живот кота. Ласки удвоились, и кот в экстазе замурлыкал. Пальцы мужчины и женщины встретились. Оба замерли. София отвернулась, отошла на пару шагов, и кот спрыгнул за ней.

– Он хромает, твой любимый.

– Да. С ним случилась неприятность.

– Какого рода?

– Сломал лапу. Выпал из окна.

– Ты и твои животные, Софитра.

Он осекся, назвав ее старым детским прозвищем, потом торопливо продолжил:

– Помнишь собаку, которая у тебя была, ту уличную сучку? Она выглядела как прокаженная.

– Пистотат! – воскликнула она. – Я ее любила!

– Знаю. Только ты ее и любила. У нее был помет щенков, еще уродливее матери – утопить, да и только.

– Но ты их не утопил, Григор, верно? Ты и Фе… – Она замешкалась, продолжила: – Вы их всех пристроили.