Армагеддон. 1453 - Крис Хамфрис

– Ну а пока, – сказал Джустиниани, – у нас есть другое дело. – Он широко развел руки, подгоняя всех к лестнице. – Теперь пойдем на встречу с императором. Он ждет нас внизу, у ворот Романа.

– Могу я отправиться с вами?

Четверо мужчин, все воины, вздрогнули, отпрянули – ибо черная фигура, внезапно появившаяся сзади, не походила на человека, разве что на покойника, недавно выползшего из своей могилы. Только Григорий узнал тощее, покрытое комками грязи тело, и то больше по итальянским словам, которые вырывались откуда-то из-за гортани.

– Грант, – вскричал он, выпустив кинжал. – Ты живешь в норе?

– Да, бо́льшую часть времени. – Шотландец соскреб грязь с лица. – Император отправил меня исследовать почву у некоторых бастионов. Определить, где турки могут подводить мины, чтобы мы могли копать контрмины. Думаю, я нашел пару подходящих мест. Поэтому и хочу его увидеть, ты понял? – Он подставил лицо под дождь. – Человече, я бы не отказался от одной из тех бань, которые так любят греки. Хотя не сомневаюсь, что такая изнеженность ведет к скорой смерти.

Он покачал головой, и Григорий рассмеялся. Он привязался к шотландцу после дней, проведенных ими в море.

– Я возьму тебя в баню, если захочешь.

Джустиниани нахмурился:

– Я думал, твоя задача – снабдить меня оружием, называемым «греческий огонь»?

– Так и есть. И я продолжаю эксперименты. Но мне нужно больше нафты, горючего масла, которое находят в каком-то месте под названием Ирак. Люди ищут эту нафту по всему городу. – Грант пожал плечами, сплюнул грязь. – И потому я копаю и рою, пока они что-нибудь не найдут.

Джустиниани направился ко входу в башню.

– Ты можешь доложить о своих находках Константину. Пойдем, германец, – бросил он через плечо.

– Я шотландец, ты, во… ладно, что толку.

Пока они шли за Командиром через арку, Грант наклонился и прошептал:

– Я устроил и винокурню, пока жду. Первая партия будет готова к концу недели. Не слишком мягкая, но жажду утолит. Ты придешь?

– Возможно.

Григорий был бы рад разделить с другом его аль-кол. Но он надеялся, что если будет маячить перед Джустиниани и требовать золото, то еще до конца недели уплывет отсюда. И не повредит держать шотландца рядом, как напоминание о выполненном договоре…

Он хлопнул Гранта по мокрому плечу:

– Давай, пора к императору.

Константин изменился.

Григорий помнил его энергичным воином, деспотом Мореи, земли не без трудностей, но с возможностями и союзниками. Сейчас он был императором Константинополя – и бремя древнего титула во времена величайшего кризиса империи согнуло его. Убрало волосы со лба, покрасило бороду сединой, вытравило морщины вокруг глаз.

Он стоял в белом плаще, склонив голову, в центре вихря черных фигур, которые вздорили вокруг него, будто вороны вокруг голубя. Вожди генуэзских и венецианских колоний по-прежнему ненавидели друг друга. Ничего нового, подумал Григорий. Столетия соперничества за положение величайшей торговой силы мира, столкновения на море и на земле, где город часто оказывался полем битвы, а иногда и жертвой, сделали их союз невозможным, какой бы ни была причина. Даже если это требовалось для их собственного выживания.

Григорий и Грант прислонились к стене рядом с воротами и видели, как Джустиниани глубоко вздохнул, прежде чем вступить в толпу в периболе, пространстве между внутренней и внешней стеной. Его присутствие, не говоря уже об обхвате и высоте стен, немного утихомирило людей. Однако небольшая группа жестикулирующих и ругающихся мужчин не замечала его. Но тут прозвучал рог, его пронзительный голос отскочил от камней, заставляя людей вздрагивать, морщиться, оглядываться в поисках источника. Сборище качнулось в сторону, и Григорий увидел.

– Вот дьявол, – выдохнул он и шагнул вперед.

Человеком, опустившим рог, был Феодор из Каристоса. Мастер лука, командир лучников имперской гвардии… и человек, который научил Григория всему, что тот знал о войне, и многому – о жизни.

Григорий считал его мертвым. Феодор был уже стар, когда пятнадцать лет назад взял юного грека в ученики. А мужчина, который сейчас подошел к своему императору, был действительно стар; длинная борода совсем побелела, морщинки, вечно пляшущие вокруг глаз легкого на смех Феодора, стали глубокими бороздами. Но возраст не согнул его, и если старого воина мучили боли, это было незаметно, когда он повесил рог на плечо и обнажил меч. Под туникой, отмеченной двойным орлом города, вздулись мышцы.

– Призываю к тишине от имени нашего повелителя! – рявкнул он не тише своего рога.

Феодор! Из всех жителей города, кто мог услышать о «предательстве» Григория, старому лучнику было бы больнее всего. Он смотрел на Григория как на своего шестого сына и считал его самым талантливым лучником своего поколения. Но их связывала не только любовь к оперенному полету. К Феодору Григорий приходил слушать рассказы о былых войнах и приключениях и думать о своей доле в будущих…

Он опустил взгляд, избавляясь от воспоминаний. Если кто-либо в Константинополе и способен убедить его остаться и сражаться за город, то это Феодор из Каристоса. Ему нужно не опускать маску и держаться подальше от по-прежнему живого взгляда старика.

К его облегчению, люди перед ним снова сдвинулись и скрыли из виду его старого учителя. Когда все утихли, Джустиниани выступил вперед.

– Наш василевс, Константин, – объявил он, воспользовавшись древним титулом главнокомандующего, – кто почтил меня вне всякой меры, сообщив расположение своих сил, просил меня сегодня высказаться о них.

Генуэзец помолчал, оглядел толпу.

– Все вы меня знаете. Я сражался рядом со многими из вас. Я сражался и против многих из вас… да, я вижу, как вы там прячетесь, братья Бокьярди из Венеции… – трое мужчин, которых загораживали чужие спины, выступили вперед, гневно возражая, – и с тобой – больше прочих, Джироламо Минотто, байло колонии венецианцев. Сколько у нас было стычек на море?

Высокий мужчина, на дублете которого было вдвое больше кружев, чем у любого другого, взмахнул шляпой с перьями, обнажив завитые по моде волосы, и поклонился.

– Две, почтеннейший. И только ветер спас тебя в последний раз, у Крита.

Хор насмешек, колкостей. Рассмеялся и сам Джустиниани.

– Я готов это признать, – ответил он, – если ты признаешь пущенный тобой ветер, когда я гнал тебя на рифы Лесбоса.

Новые восклицания, смех, возражения. Но Джустиниани оборвал их взмахом руки.

– Но были ли мы в прошлом друзьями или же достойными противниками на кораблях и в иных битвах, – продолжил он, – здесь и сейчас несомненно одно: сегодня мы едины, мы – солдаты нашего любимого императора. Объединены нашей ненавистью к безбожникам. Объединены нашей верой в Господа, перед лицом Пресвятой Девы.