Зубы настежь - Юрий Никитин

– Соли не забудьте, – сказал я, заканчиваязаказ. – Если есть, то еще и перчика, аджики, тертого чеснока.

Хозяйка спокойно кивнула, принимая заказ, я отодвинулся, и вэтот миг мужчина ударил.

Я легко отклонился, мой кулак в ответ достал его снизу вчелюсть. Сухо хрястнуло. Его приподняло в воздух, изо рта блестящими градинамиразлетелись во все стороны белые комочки, застучали по стенам, с мелким дробнымстуком покатились по полу.

Он тяжело грохнулся навзничь. Из-за столов на меня бросилосьсразу пятеро, еще не поняли, что с их вожаком случился не солнечный удар. Яприжался спиной к стойке, да не зайдут со спины, мои кулаки встречали точно исильно, тела отшвыривало как надутые мячи, первый улетел под стол, другойгрохнул на стол и развалил его широкой задницей, третьего пронесло по проходу,задевая сапоги гуляк, четвертый от мощного апперкота взлетел и повис как убитаягадюка на потолочной балке.

Пятый, самый сообразительный, выхватил длинный нож и пошелразмахивать крест-накрест, словно работал нунчакой. Я отшатывался, сам ловилмомент, тот начал улыбаться торжествующе, тут же я метнул кулак, точнорассчитав движение, глухо хрустнуло, будто я проломил глиняный горшок.

Я повернулся к хозяйке:

– Если есть, то соли помельче. Морской, если здесьзнают, что такое море.

Она раздвинула красивые губы в улыбке:

– У нас есть все! Даже чашки для левшей. А соль хотьаттическая, хоть пермская, хоть...

Я кивнул на распростертые тела:

– Если можно, то этим накрыть стол во-о-он в том углу.Подавать все, что смогут съесть и выпить. Плачу я.

Чтобы хозяйка не усомнилась, я запустил ладонь в сумку, аладонь у меня теперь шире лопаты. Ее глаза округлились как у большого молодогофилина, но из зеленых стали странно лиловыми. Я высыпал золото на стойку,повернулся и, чувствуя между лопаток восторженные взгляды, вернулся к столу,где нетерпеливо ждали волк и ворон.

– Ну конечно, – прорычал волксаркастически, – как же иначе? Где корчма, там и драка...

А ворон, заступаясь, каркнул:

– А что? Да ты посмотри!

На всех жаровнях шкварчало и шипело мясо, но воздух сталудивительно чистым, прозрачным, я с удовольствием вдохнул всей грудью. Дажесамые дальние столы различаются отчетливо, видны кровоподтеки на лицах самыхдальних гуляк, их золотые пояса и рукояти ножей с блистающими драгоценнымикамешками. Даже потолочные балки проступили ясно и четко, видны зазубрины отмечей, когда замах на рупь, а удар на копу...

– Ничего себе, – пробормотал я ошеломлено, –неужто это от драки?.. Ни хрена себе дезодорантик...

Ионизированный воздух трещал от свежести. Грудь поспешнораздулась, спеша успеть захватить как можно больше озона, что выделяется послелюбой грозы, ибо от жаровен, сковород, мангалов уже текли плотные запахижареного мяса, рыбы, от гостей снова пошли запахи пота и крови.

От двери раздался гул голосов. На пороге остановился на миг,всматриваясь в обитателей, высокий воин в печенежском малахае и в добротныхрыцарских доспехах. Железо тускло блистало багровыми отблесками, такой же блескбыл в раскосых глазах воина, что бросали быстрые осторожные взгляды из-поднависающей на глаза песцовой или соболиной шерсти.

– Сэр Эдвард!

– Эй, каган!..

Сгорбившись, воин поспешно пробрался к столику подальше вугол, куда и светильники не очень то доставали, сел, пугливо сгорбившись,закрыл лицо руками. Его хлопали по спине, плечам, он вздрагивал не сколько отмощных хлопков, сколько от испуга

Я кивнул в его сторону:

– Что это с ним?

Мужик проследил за моим взглядом, отмахнулся с небрежностью:

– Сэр Эдвард. Каган земли полуночной, темной инеизведанной. Пьет здесь да кручинится.

– Почему?

– Потому что каган, – ответил он лаконично.

– Тяжела шапка Мономаха?

– Да никто не думал, что ему выпадут даже уши от каганатства.Вот и скитался как вольный бродяга по лесах, по долам. Кого зарежет, когоограбит, тем и жил. Побывал в краях дальних, заморских, навидался разного.Говорят, шесть раз веру менял, десять раз королей, три раза – носки, четырежды– имя. А тут пришло известие, что все знатные семьи в его далекое империи,полегли в междоусобицах, каганское семя истреблено на десять колен вглубь и встороны, а он, оказывается, хоть и да-а-а-альний родственник основателю ихцарства, тьфу, каганства, но – единственный. Все уцелевшие ханы, устав отрезни, договорились поставить его на каганство и отдать под его каганскую дланьвсе свои вольности.

– Ну и...

Мужик посмотрел на меня с некоторым раздражением. Дажеварвар, читалось в его выпуклых глазах, должен понимать такие простые вещи.

– Ну и ловят его теперь! Что еще непонятно?.. Чтобвзять на себя все их вольности, он должон расстаться со своими!..

Я оглянулся на нынешнего сотрясателя вселенной, что пугливопригибался всякий раз, когда распахивалась дверь. Особенно, как я заметил, егопугали молчаливые посетители, а таких была масса, что выбирали местечкогде-нибудь в уголке, чтобы меньше было шансов попасть под брошенный стул, ели ипили мало, больше слушали, глаза их были внимательные и цепкие.

Вообще-то так и надо вести в корчме, сперва послушать о чемговорят, заранее определить, с кем связываться не стоит, а уж потом осторожнымирепликами попытаться вклиниться в беседу, но несчастный каган, все это понимая,все же вздрагивал, а глаза округлялись испуганно как у лесного оленя.

Ворон, сильно отпихнувшись лапами, едва не сбросил меня славки. Растопырив крыла, принялся хищно долбить кость с лохмотьями мяса,которую я в глубокой задумчивости держал над столом.

Гость слева от волка слегка отодвинулся, тот с рычаниемпожирал на своей тарелке недожаренное мясо, но когда холеная рука брезгливостряхнула с рукава темные шерстинки, я понял, что если кому волк или ворон непо вкусу, то разве что из-за шерсти и перьев, а так для настоящих мужчин безразницы кто в шелках, кто в шерсти или пернатости.

Здесь же настоящие мужчины, ибо волк, нажравшись уже сталбыло подпевать, а гость в щегольском белоснежном плаще после второго кувшинасмирился с темными шерстинками на рукаве, ворон очень немузыкально каркал, покая не утомившись чересчур даже для варвара диковатым пеньем, не поднялся из-застола:

– Надеюсь, у них найдется для нас свободная комната.Или хотя бы где-нибудь на сундучке прикорнуть...

Волк напомнил:

– А в замок?

– К приличной женщине после девяти вечера даже звонитьне принято, – напомнил я. – А уж вваливаться в гости... Утром! Всеутром.