Военные мемуары. Том 3. Спасение. 1944-1946 - Шарль де Голль

Так, благодаря прогрессу в социальной сфере, обретению свободы, свершению правосудия и деятельности властей, нация пришла в себя. После всех потрясений войны началось постепенное выздоровление. Однако оно было бы попросту невозможно, если бы страна не восстановилась материально. Если бы в тот момент, когда фортуна начала нам улыбаться, наши финансы иссякли, а наша экономика была развалена, это разрушило бы и статус Франции, и порядок внутри страны, и наше будущее. Если же, напротив, несмотря на ужасающие условия нашего положения, власть сможет обеспечить прочную базу для возрождения, то все остальное со временем восстановится. Речи не было, естественно, ни о каком талисмане или волшебной палочке! Подействовать могли только решительные меры.

Бюджет, разработанный правительством на 1945, беспощадно высветил наше плачевное финансовое положение, каким оно стало за пять лет войны и четыре года оккупации: 390 миллиардов по статье предусмотренных расходов, из них 175 миллиардов на военные цели, против 175 миллиардов текущих поступлений, то есть дефицит составил 55 %. Государственный долг возрос до 1 800 миллиардов, что в четыре раза превысило довоенный уровень. В целом, краткосрочный долг составлял 800 миллиардов, и кредиторы могли в любой момент потребовать его выплаты. Поскольку в добавление к этому с 1939 четверть затрат авансировалась Банком Франции, обращение бумажных денег возросло в четыре раза.

Такой рост расходов, долгов и денежной массы в обращении лег на плечи разрушенной промышленности. На начало 1945 производительность труда не достигла и половины уровня 1938, а доходы от внешней торговли равнялись нулю. Вне всякого сомнения, заем освобождения, изъявший из обращения часть наличных средств, помог избежать неминуемой катастрофы, которую вызвал бы внезапный приток такой денежной массы на пустые почти на три четверти рынки. С другой стороны, казна получила необходимые на данный момент средства. Но каким бы спасительным ни оказалось это средство, теперь нужно было совсем другое — долгосрочные меры.

Здесь столкнулись мнения экспертов. Не считая коммунистической системы, которая сочетала принудительное производство с мизерным потреблением, и теории свободного рынка, по которой следовало оставить дела развиваться своим порядком, мы оказались перед следующим выбором. Одни заявляли: «Перед лицом инфляции следует взять быка за рога. Совершим радикальное изъятие наличности, объявив, что находящиеся в обращении бумажные деньги более недействительны и что их владельцы должны срочно обменять их в государственных кассах, но при этом они получат в новых чеках только четверть их авуаров, а остаток будет зачислен в кредит владельцев, но без права его использования. Одновременно с этим заблокируем счета и дадим возможность каждому владельцу снимать с них лишь очень ограниченные суммы. Таким образом, мы снизим покупательную способность и, одновременно, поле деятельности черного рынка. Заблокируем также на достаточно низком уровне цены, чтобы потребители, ограниченные в платежных средствах, все же могли оплатить самое необходимое. Пусть дорожают без ограничений только предметы роскоши. Очевидно, следует принять во внимание, что эти ограничения также скажутся и на ресурсах казны. Во избежание этого следует учредить высокий налог на капитал. Это жесткие меры, но генералу де Голлю стоит применить свою власть для преодоления кризиса». Так рассуждали сторонники силовых методов. В поддержку своей доктрины они приводили пример правительства в Брюсселе, где г-н Камиль Гютт, министр финансов Бельгии, действительно смог стабилизировать бельгийский франк за счет одновременного блокирования обращения бумажных денег, счетов в банках, цен и зарплат.

Другие говорили: «Инфляция не столько причина, сколько следствие нарушения финансового равновесия. А оно неизбежно. Во время тотальной войны ничего нельзя сделать для того, чтобы производство пищевых продуктов и товаров народного потребления держалось на нормальном уровне, ведь большая часть сырья, оборудования и рабочих рук используется в совершенно других целях. Также ничего не может помешать правительствам раздавать большому числу людей самых разных категорий крупные вознаграждения. Во всех воюющих государствах мы видим часть населения с собственными средствами, превышающими те, что были раньше, видим и нехватку товаров народного потребления, рост цен, брешь в бюджете. Если ситуация во Франции хуже, чем везде, то это вызвано тем, что наша страна несколько лет была отрезана от внешнего мира, что оккупанты вычерпали ее ресурсы, а их присутствие вызвало остановку или замедление в развитии многих отраслей промышленности. Теперь же нехватка сырьевых ресурсов и оборудования, недостаток импорта и необходимость расходовать большую часть еще оставшихся у нас средств на срочные восстановительные работы — все это тормозит восстановление нормального уровня производства. Все зависит от того, как оно начнет восстанавливаться. Грубые методы усугубят наше бедственное положение, отбив у производителей желание приступить к работе и заставив их потерять доверие к государству. Напротив, надо подталкивать экономику к свободному и самостоятельному росту и развитию. Что касается избытка наличности, то выжмем ее с помощью казначейских бон, содействующих накоплению сбережений и дающих населению чувство, что каждый является собственником. В соответствии с этим следует воздержаться от всякого систематического налогообложения капитала. Нужно попросту конфисковать средства лиц, разбогатевших преступным путем. Этот метод совершенно реален и благодаря вере страны в генерала де Голля приведет нас к возрождению». Окончательное решение оставалось за мной. Я был в курсе дела, получая информацию из административных отчетов, публикаций в прессе, а также узнавая мнения экспертов, различных заинтересованных групп. В Консультативной ассамблее Андре Филип, основной докладчик по бюджету, Жюль Мок[63] и другие делегаты в начале марта начали агитацию за изъятие денежных знаков, счетов и капитала, тогда как Рене Плевен высказывался за совершенно другой план действий. Следует отметить, что по этому вопросу в правительстве произошел раскол. Каждая из теорий имела своего горячего и сведущего защитника. Мендес-Франс, министр национальной экономики, выступал за первую доктрину, Плевен, министр финансов, полностью поддерживал вторую. Поскольку оба были компетентными специалистами и амбициозными людьми, то их соперничество и равная готовность нести ответственность за последствия своего решения, а также тот факт, что их спор касался проблемы, от которой зависела судьба французского народа, привели меня к выводу, что любая грубо проведенная реформа будет напрасна и вредна. После долгих размышлений наедине с собой и споров с ними я высказался за более прогрессивный путь и отказался от блокады цен.

При этом я вовсе не был убежден удачно построенной аргументацией, поскольку, на мой взгляд, в экономике, а тем более в политике или стратегии, не существует абсолютной истины. Но есть обстоятельства. Эта мысль и диктовала мое решение. Страна больна и изранена. В таком случае я предпочитаю, по крайней мере в данный момент, не применять шоковую терапию, тем более, что в ближайшие месяцы положение улучшится. Если бы не было другого способа вытащить ее из этой ситуации, кроме как поставить на карту все, то я бы не преминул это сделать. Но зачем подвергать ее страшным конвульсиям, если она уже готова выздороветь?