Песнь теней - С. Джей-Джонс

– Это означает, фройляйн, – сказал он, – что вы единственная, кто может нас спасти.

– Спасти от чего? – спросила я.

– От конца света, – мрачно ответил он.

Из-за музыки никто не услышал топота копыт.

Звуки горна и лай гончих псов заглушили труба и виолончель, а топот копыт – шорох танцующих ног. Одетые в черное и белое гости скользили по черно-белому полу: черное, белое, черное, белое, красное. Алые маки на парче и шелках то являлись взору, то исчезали, как окровавленные светлячки на ночном и дневном небе.

А снаружи собиралось дьявольское войско.

Пары вертелись и кружились, наступала ночь. Раскрепощенные вином губы сплетались в мечтательных поцелуях под запутанный опиумом смех. Руки то разнимались, то снова соединялись, стремясь друг к другу в бесконечном менуэте, как мотыльки к огню. Анонимные незнакомцы за масками, близкие друзья за закрытыми дверями. Лишь под покровом темноты, нарушая тайну, начали украдкой произноситься имена.

Исчезновения графа и графини никто не заметил.

Но одна пара танцующих держалась в стороне. Он темный, она светловолосая. Принц солнца и королева ночи. Их пальцы переплелись, темная кожа рядом с белой, когда они выверенными шагами и точными движениями прокладывали себе путь через бальный зал. Воплощение порядка среди хаоса, логики среди безумства. Медленно и решительно они плыли к краям танцевальной площадки в направлении сада, величественные и безмятежные, не выдавая охвативших их сердца тревоги и беспокойства.

Они заметили, что его возлюбленный и ее сестра исчезли.

А веселье все продолжалось, и никто не заботился о том, что происходит в доме и за его пределами. Это была ночь перед началом Великого поста, когда границы между этим миром и соседним истончались. На рубежах, таких как пороги, сумерки и рассветы, происходили самые зловещие деяния. Это было время перехода – не ночь, не день, не зима, не весна. Это был никакой час, когда выходили порезвиться всякие чудища и злодеи.

И лишь когда пронзительный крик разрезал воздух, попойка и пирушка остановились.

– Они мертвы! – крикнул кто-то. – О, помогите, кто-нибудь, они мертвы!

В саду обнаружили два тела: одно темное, другое светлое. Остекленевший взгляд, посиневшие губы и странные серебристые шрамы на шее.

«Заколдованные», – со страхом и благоговением зашептали гости.

«Кто они?» – спрашивали они друг у друга.

Поскольку вечеринка была анонимной, личности гостей можно было разгадать лишь по глазам в прорезях маски. Но жертв даже без маскировки никто не сумел опознать. Мужчина и женщина. Не молодые и не старые. Наполовину раздетые – вероятно, они предавались любовным утехам в живом лабиринте, что служило естественным продолжением одной из бесстыдных и зажигательных вечеринок Прохазки. Однако на одежде этой парочки отсутствовали цветки красного мака, которые бы указывали на их принадлежность Эрлькёнигу.

На то, что они защищены.

Кете и Франсуа стояли над мертвецами, с облегчением прижав ладони к сердцу. Это не Лизель и не Йозеф. Их сестра и возлюбленный пропали, но, по крайней мере, обнаруженные тела принадлежали не им.

– Вам нужно уходить, – произнес за их спинами сдавленный голос. – Уходите.

Позади них стоял одетый в ливрею лакей из дома Прохазки, бледный, маленького роста, с завитыми волосами. Он приветствовал их, когда они прибыли на бал, и подарил их сестре цветок мака, чтобы она прикрепила его к своему платью. Кете его запомнила – настолько разительно он отличался от других лакеев, чьи черты сливались воедино и делали их почти неразличимыми, несмотря на то, что их лица не были скрыты масками.

– Простите? – спросила она.

– Вам пора уходить, – повторил лакей. – Оставаться здесь опасно.

– Но Йозеф… Лизель… – начал было Франсуа, и лакей покачал головой.

– Не их жизни в опасности, а ваши. – Его сморщенное лицо помрачнело. – Идемте же, следуйте за мной, дама и герр. Мы доставим вас в безопасное место.

– Да о чем, черт возьми, вы говорите? – выпалила Кете. Страх и беспокойство сделали ее раздражительной. – А как насчет моего брата и сестры? Почему мы должны вам верить?

Темный взгляд лакея потяжелел.

– Ваши брат и сестра уже давно уехали, – сказал он. – И вы им не поможете.

Кете встревоженно вскинула брови.

– Вы же не сделали с ними ничего плохого?!

– Нет, фройляйн, – он покачал головой. – Они с графом и графиней. Вам больше не стоит тревожиться об их благополучии.

Франсуа в замешательстве смотрел то на светловолосую девушку, то на насупленного лакея.

– Кете, – промолвил он, – qu’est-ce que c’est?..[37]

Она прищурилась, глядя на лакея.

– Кто вы такой?

– Никто, – мягко ответил он. – Друг. А теперь поторопитесь, мы должны увезти вас отсюда, пока Охота не вернулась.

– Охота? – спросил Франсуа.

Кете побледнела:

– Дьявольское войско?

Лакей удивленно обернулся к ней:

– Вы верите? У вас есть вера?

Девушка раздраженно поджала губы.

– Я верю в мою сестру. Она верит в древние предания.

Он кивнул.

– Тогда, если не верите мне, поверьте древним преданиям. Все легенды верны, и, прошу вас, услышьте меня: здесь вам грозит опасность.

Кете взглянула на тела любовников, распростертые у ее ног, глядящие широко раскрытыми глазами в ночное небо. Что они увидели перед смертью? Призрачные обрывки гниющей ткани, которые они приняли за клочки тумана? Тусклое свечение ржавой брони – за отраженный от камня лунный свет? Они не верили? Поэтому погибли?

– Хорошо, – сказала она. – Куда вы нас поведете?

– Домой, фройляйн, – сказал лакей. – Где вы будете под присмотром Верных.

Она поняла, что вряд ли он имеет в виду ее апартаменты на площади Св. Стефана. Кете повернулась к Франсуа. И хотя ни один из них в полной мере не владел языком другого, они понимали язык тела. Язык доверия и веры в своих любимых. Через мгновение Франсуа кивнул и предложил Кете руку.

– Мадемуазель, – с поклоном произнес он.

Кивнув, она приняла его руку и взглянула на лакея.

– Ведите нас, герр?..

Лакей усмехнулся, обнажив ряды пожелтевших кривых зубов.

– Можете называть меня Ежевикой. – Увидев их озадаченные лица, он рассмеялся. – Так деревенские назвали меня, когда я был дитем, потому что меня нашли, брошенного и застрявшего в кустах ежевики.