Мизери - Стивен Кинг

Вот и церковь. Миссис Рэмедж направила Мэри на объезднуюдорогу, ведущую к кладбищу.

Зловещий свист ветра возле ската крыши заставил еевздрогнуть. Она успела подумать: с чего бы это даже такое благословенное место,как церковь, становится таким страшным с наступлением темноты, и поняла, чтопугает ее вовсе не церковь, а цель их поездки.

Когда она пришла в себя после обморока, то прежде всегоподумала о том, что им должен помочь Господин, — ведь он прошел огонь и воду,не ведая колебаний. Потом она отбросила эту мысль как абсурдную.

Нельзя сомневаться в мужестве Господина, но опасностьугрожала бы его рассудку.

Ей не понадобились разъяснения мистера Джеффри; она всепоняла, вспомнив о мисс Ивлин-Хайд.

Она сообразила, что ни мистера Джеффри, ни Господина не былов Литтл-Данторпе почти полгода назад, когда это случилось.

Тогда была весна.

Мизери вступила в среднюю, самую приятную фазу беременности,когда утренние недомогания остались позади, а раздутый живот и связанные с нимнеудобства еще впереди. Она охотно отослала мужчин на неделю в Донкастер, вОук-холл, чтобы они поохотились на куропаток, поиграли в карты, в футбол, да ивообще одному Богу известно, какие глупости доставляют удовольствие мужчинам.Господин еще сомневался, стоит ли ехать, но Мизери заверила его, что с ней всебудет хорошо, и почти что вытолкала из дома. Миссис Рэмедж вовсе несомневалась, что с Мизери все будет хорошо. Но всякий раз, когда Господин имистер Джеффри уезжали в Донкастер, она беспокоилась, как бы одного из них — ато и обоих — не внесли потом в дом вперед ногами.

Оук-холл был наследственным владением Альберта Фоссингтона,школьного товарища Джеффри и Йена. Миссис Рэмедж была твердо убеждена, чтоБерти Фоссингтон не в себе. Года три назад он съел своего любимого пони, когдатот сломал две ноги и его пришлось зарезать. Съел из любви к нему, по егособственным словам. «Меня научили этому негры в Кейптауне. Славных парнейзнавал я там. Палки одними губами удерживали. Здорово, а? По-моему, они моглиположить на нижнюю губу двенадцатитомное собрание морских навигационных карт,ха-ха! Они мне сказали, что человек должен съесть того, кого любит. Есть в этомчто-то мрачно-поэтическое, а?»

Несмотря на странности в поведении Берти, мистер Джеффри иГосподин любили его (Не означает ли это, что они должны его съесть, когда он,умрет? — спросила однажды миссис Рэмедж, вернувшись из дома Фоссингтона; в тотраз он, попытался использовать для игры в крокет кошку и чуть не проломилбедному созданию череп) и провели весной в Оук-холле почти десять дней.

Через день или два после их отъезда мисс Шарлотта Ивлин-Хайдиз Сторпингон, — Феркилла была найдена мертвой на заднем дворе своей усадьбыБерезовая Бухта. Возле ее руки лежал букетик свежесорванных цветов.

Местный врач по фамилии Биллфорд имел репутацию знающегоспециалиста, и тем не менее пригласил для консультации старого доктораШайнбоуна. Несмотря на молодость — девушке было всего восемнадцать лет — ицветущее здоровье усопшей, Биллфорд вынес заключение о том, что причиной смертиявился сердечный приступ. Сам Биллфорд недоумевал по этому поводу.

Чувствовалось, что во всей этой истории есть что-тостранное. Старик Шинни тоже был явно озадачен, однако в конце концов подтвердилдиагноз.

Большинство жителей деревни приняли предложенное объяснение:у девушки от рождения было больное сердце, так бывает редко, но почти каждыйобитатель Сторпингон-Феркилла мог припомнить один или два подобных примера.Наверное, это единодушие и спасло Биллфорда от потери практики (если не отвиселицы) после ужасной развязки. Абсолютно все были удивлены смертью девушки,но никому не пришло в голову, что она, возможно, вовсе не умирала. Через четыредня после похорон, миссис Соме, придя на кладбище, чтобы положить цветы намогилу мужа, скончавшегося прошлой зимой, увидела, что на земле лежит нечтобелое.

Предмет был слишком велик для цветочного лепестка, поэтомупожилая дама решила, что перед ней какая-то мертвая птица.

Приблизившись к белому предмету, она заметила, что он непросто лежит на земле, а торчит из нее. Робея, она подошла еще ближе и поняла,что из свежей могилы высунулась человеческая рука. Скрюченные пальцы застыли вчудовищном жесте, выражающем мольбу.

Все пальцы за исключением большого были окровавлены и стертыдо костей.

Миссис Соме опрометью бросилась с кладбища, добежала доглавной улицы Сторпинга — одолев бегом примерно милю с четвертью — и рассказалаоб увиденном парикмахеру, который одновременно исполнял обязанности местногоконстебля, после чего упала в обморок. В тот же день она слегла и неподнималась с постели почти месяц. И никто из жителей деревни не упрекнул ее впритворстве.

Естественно, тело несчастной мисс Ивлин-Хайд было извлеченоиз могилы. Подъезжая вместе с Джеффри Оллибертоном к англиканскому кладбищу,миссис Рэмедж корила себя за то, что в свое время наслушалась рассказов обэксгумации — слишком они были страшными.

Доктор Биллфорд, потрясенный до глубины души, констатировалкаталепсию. По всей видимости, бедная девушка впала в некий транс, подобныйтому, какой могут произвольно вызывать у себя индийские факиры, чтобы затемлежать по несколько суток под землей или втыкать в тело иглы. Транс миссИвлин-Хайд продолжался от сорока восьми до шестидесяти часов, во всяком случае,достаточно долго, так как очнулась она не на лужайке, где собирала цветы, а подслоем земли в гробу.

Девушка эта отчаянно сражалась за жизнь, и миссис Рэмеджподумала, входя на кладбище, окутанное легким облаком тумана, в которомпокосившиеся надгробия казались торчащими из моря утесами, что запредельноемужество несчастной вместо почтения вызывает лишь еще больший ужас.

Та девушка была помолвлена. В ее левой руке — из-подсвежевскопанной земли на кладбище выбралась правая — было зажато обручальноекольцо с алмазом. Этим кольцом она вспорола атласную обивку гроба, и одномуБогу известно, сколько часов ей понадобилось на то, чтобы процарапать кольцомдеревянную крышку.

После этого она, по всей вероятности, продолжала резатькольцом стенки гроба, а правую руку пыталась выпростать на поверхность. Усилийоказалось недостаточно, воздуха не хватало.

Когда девушку вытащили из могилы, лицо ее было темно-багровым,а налившиеся кровью выпученные глаза хранили выражение предельного ужаса.

Часы на колокольне пробили двенадцать; в этот час, какмиссис Рэмедж слышала когда-то от матери, приоткрывается дверь между жизнью исмертью и мертвые могут возвращаться.

С каждым шагом ее панический страх не убывал, а, наоборот,увеличивался, и она с огромным трудом заставила себя не закричать и не убежатьпрочь; она понимала, что если сейчас побежит, то будет бежать неостанавливаясь, пока не рухнет замертво.