Капитанская дочка для пирата - Мирослава Адьяр

Я озираюсь. Кровавое месиво на берегу кажется сном.

Скадэ отбивается от русалок, хватает их за патлы, рубит и отбрасывает остатки в сторону, разбрызгивая вокруг черную кровь.

Вижу Шарэза, он беспощадно отсекает руки нападающим тварям. Явир, изломавшись в спине, как ветка, лежит на камне, голова спрятана под водой. Кажется, что просто что-то ищет. Но я знаю правду – он мертв.

– Нам отца не вытащить, Ария… – говорит мрачно Федерико и снова трясет меня.

С трудом поднимаюсь и хватаю Федерико за ворот куртки. Перед глазами мгла и кровь, бесконечность изрубленных тел. А в голове колоколом бьют его слова.

– Где он? – хриплю и прижимаю руку к груди.

– Даже не думай, – парень тащит меня от берега. – Папа бессмертный, в отличие от нас!

Сбрасываю его руку и хватаю за грудки. Трясу и задыхаюсь от ужаса:

– Где?! Где. Твой. Отец?! – чеканю слова, а голос срывается. – Говори, Федерико, иначе я за себя не отвечаю! Удавлю.

Осколок жжется в груди, бьется, растекается силой по венам, бурлит, готовый разорвать меня на части. Я сдавлено охаю, потому что ощущаю себя переполненным слсудом. Стенки вот-вот треснут под напором чужеродной силы.

Федерико отводит глаза и смотрит в глубину озера.

– Ты ему не поможешь. Отец не умеет плавать.

Вздрагиваю. Смотрю на черную гладь, а внутри все переворачивается и леденеет.

Горит в костре синего осколка, прорвавшего кожу и пустившего корни в сердцевину моей сути.

Не умеет плавать…

Значит, он будет умирать там. Снова и снова, и снова. Бесконечное количество смертей, которым нет конца. И никакого освобождения.

Вечная, чудовищная агония.

«Выпусти!»

Сгибаюсь пополам, прижимаю руку к груди и вскрикиваю от боли, стоит только коснуться голубоватой капли над сердцем. Чужая сила во мне беснуется и раздирает кости, крошит мысли, все мои чувства. Я должна что-то сделать, иначе вспыхну, как спичка. Умру прямо здесь.

Я должна вытащить Энзо. Я обещала.

До самого конца, разве не так?

До финального шага.

До последнего вздоха.

Отталкиваю Федерико, когда он снова тянет меня за руку. Бреду к кромке воды, слышу, как под сапогами чавкает влажный песок, кровь, и трещат кости тысяч таких же искателей, как и я сама. Перешагиваю тела русалок, разрубленных саблями, почти касаюсь носками черной воды.

«Выпусти!»

Синее пламя рвется из моей груди, врезается в воду, ревет раненным зверем. Оно выворачивает меня, забирает с собой все воспоминания, опустошает меня, превращая в стеклянную колбу где нет ничего, кроме силы и ярости.

Озеро вздрагивает, идет рябью. Первые мелкие капли поднимаются в воздух. Скручиваются тугими лентами, тянут за собой более крупные и так до бесконечности. Выше! Еще! Все, до последнего глотка!

Воздушный поток, разрезанный синими зигзагами вытягивает воду озера, как гной из раны.

Отдайте мне его. Энзо – мой.

Федерико что-то кричит, бежит по чавкающему дну озера, синие завитки касаются его взмокшей от крови куртки, вплетаются в волосы. Парень мчится дальше-дальше, глубже-глубже, пока не замирает в окружении черных живых водорослей. Тела русалок отлетают от потоков магии и разламываются на части, оставляя после себя вспышки темных звезд. И я, наконец, вижу пятно куртки любимого.

Отдайте!

Сила в груди воет, ликующе рвется в небо диким пламенем. И карта дрожит в руке. Она жадно глотает энергию и, захлебываясь в ней, наливается тяжестью, как тряпка, впитавшая воду. А через мгновение медальон замирает холодным камнем, будто не плавил ладонь всего мгновение назад.

Небо кружится над головой, клонится в сторону, раскалывается надвое. Падаю. Бесконечно падаю. Опустошенная. Ненужная. Оболочка человека.

– Девочка! – голос Скадэ гремит над головой, а я не могу дышать. В груди холодно и пусто. – Девочка, не смей, слышишь?! Девочка!

Главное, что я его не бросила.

Не бросила умирать…

Невероятно тяжело понимать, что слова «люблю тебя, пират» будут последними, что я услышу. Они станут прокручиваться в голове, как заезженная пластинка. Они будут заставлять чувствовать себя пустым и бесполезным.

Я безумно виноват перед ними. Перед Арией, что сломал ей жизнь своим появлением и желанием добиться желанной цели.

Перед Весалией и Миридой за попытку пожить, как все, любить, как все.

Перед Федерико и Савьей, за то, что не смогу теперь им помочь. Нужно было оборвать этот порочный круг еще тогда. Когда все началось.

Вода для меня – настоящая тюрьма. Тело не держится на поверхности. Я всегда глыбой иду на дно. Сколько ни учился, не получалось. Я плавал по морям, пересекал океаны на корабле, от континента к континенту, и знал, что хожу по краю. Знал, что ловушка когда-нибудь захлопнется.

Но не так… Жестоко.

Темень внезапно раскрывается с шелестом и хрустом костей, и на меня проливается теплая синь. Тащит по мокрому песку и переворачивает несколько раз. Кто-то поднимает под мышки и волочит меня в пустоту.

Откашлявшись, приподнимаю голову и не могу разобрать, кто передо мной, и что происходит. Сотни прожитых смертей делают меня до жути слабым.

– Па… Ария… – Федерико падает рядом. – Она вытащила тебя, но…

Стискиваю зубы. Лучше бы я умирал бесконечно, чем слышать это.

– Молчи, – рычу и приподнимаюсь.

Я на берегу, а передо мной в воздухе застывают воды озера. Я не в силах поверить в то, что вижу.

Какое бы волшебство не вытянуло меня со дна, но оно тает, и водяные струи падают вниз. А через минуту обрушиваются с грохотом, на тела тех русалок, что так и остались внизу. В бесконечной черноте.

Вижу Арию, распластанную на покрасневшем от крови песке, и в сердце что-то оглушительно щелкает.

Тащу ноги вперед и падаю на колени перед девушкой.

– Ария… – личико белоснежное, губы в крови, глаза умиротворенно закрыты. Прижимаю ее к себе и не могу услышать стук сердца: мое слишком громко тарабанит под ребрами.

Задерживаю дыхание.

– Ишис, прошу тебя, – и маленькое сердце откликается глухими ударами под ладонью. – Жива…

Сын коротко и сбивчиво рассказывает, что произошло. Один моряк пал, и я в очередной раз не пожалел, что не запомнил его имени. Так не больно терять своих.

Скадэ держится молодцом, хотя сильно повредил колено, теперь будет хромать. Федерико повзрослел за эти несколько часов, а шрам на лбу останется навсегда.