Капитанская дочка для пирата - Мирослава Адьяр

Грохает дверь, а я с трудом поднимаюсь.

– Не жди меня, как же, – ворчу недовольно и ищу привычную одежду. Хочу избавиться от пропитанной кровью и солью ткани.

Штаны под рукой, а вот рубашку Федерико мне испортил, так что придется использовать одежду Энзо.

Переодеваюсь с трудом, морщусь от боли в груди. Чувствую что-то чужеродное под ребрами, но сжимаю зубы и завязываю тесемки. Впрыгиваю в сапоги.

– Хватит этой беготни, – цежу зло и выхожу из каюты. – Хватит.

На палубе никого, она залита белым светом Мэс-тэ. Корабль будто предоставлен сам себе. Возможно, так и есть. Я ведь не знаю, как им управляют на самом деле. Вдруг Искра живая?

Прохожу вперед, к носу. Хочу позвать Энзо, но чувствую, что не отзовется сам.

Иду назад, на кормовую палубу. Несколько ступеней кажутся мне непреодолимой стеной, но не сдаюсь. Тяжело дышу, опираюсь на перила и смотрю на бочки впереди. Энзо сидит, уперевшись спиной в одну из них и смотрит в небо. Будто ищет что-то.

– Я должен был тебя отпустить… – говорит он тихо и сипло. Не поворачивается. – Так нелепо. Так… больно от этого всего, – прячет лицо, смотрит в другую от меня сторону.

Подхожу медленно, всматриваюсь в подрагивающие плечи. Энзо не пытается встать и уйти, не гонит. Закрывается руками, будто щитом.

Сердце сжимается, рвется из груди. Невыносимо.

Невыносимо видеть его таким.

Сажусь на колени прямо перед ним, тяну руку и касаюсь запястья. Кожа под пальцами обжигающе горячая, а сердце колотится, как сумасшедшее.

– Посмотри на меня, Энзо.

Он мотает головой, закрывает глаза волосами, накрывается ладонями.

– Я н-н-е могу, – заикается и еще глубже прячется в свой рукотворный кокон. – Я стольких потерял. Н-не хочу и тебя терять тоже. Не хо-чу!

– Все ты можешь, – подвигаюсь ближе, глажу плечи, обхватываю его голову и тяну к себе, прижимаю к плечу. Больно, жжется осколок, но плевать. Плевать! – Ты не потеряешь меня, слышишь? Не потеряешь. Мы пройдем этот путь вместе, мы все сможем, – утыкаюсь носом в его волосы, дышу рвано, будто пробежала тысячу миль. – Если тебе больно, если тебе тяжело, то плачь. Хочешь рыдать? Рыдай. Хочешь выть? Вой! Сорви эту стену, дай себе волю! Только, – всхлипываю и цепляюсь пальцами за его рубашку, – только не отворачивайся. Не закрывайся! Я не смогу одна идти. Я без тебя не смогу, Энзо.

– Это правда? – он неожиданно поднимает голову. В темно-зеленой глубине его глаз стынут слезы. – Правда то, что ты сказала перед тем, как… – кусает губу и пронзает взглядом.

– Да.

Отвечаю твердо. Без запинки. Ни секунды на размышления, никаких сомнений.

– Да, – касаюсь его виска, заправляю за ухо черный завиток. – Хочешь, чтобы сказала снова?

Он жмурится, будто боится пораниться словами, как осколками, но кивает.

Поднимаю его лицо, поглаживаю кожу пальцами. Стираю блестящие соленые слезы и не могу сдержать собственные. Будто это я, а не он, рвусь на части.

– Люблю… – шепчу тихо. Наклоняюсь, прижимаюсь щекой к щеке. Колючей от щетины, влажной. – Люблю тебя, Энзо.

– Ария… – он, всхлипывая, опускает голову мне на грудь. И плачет. Как ребенок. Дрожит, передавая трепет моему телу, тянет меня к себе и омывает кожу влагой. Живительной и лечебной. Но я знаю, что осколок просто так не выдернуть из моего сердца, хотя боль отступает.

Она помнила их имена. Она узнала о них за несколько дней больше, чем я за годы. Я стоял палубе и хватался за борт до боли в пальцах, чтобы не рухнуть головой в воду. Меня словно выпотрошили. Разрезали грудину и достали сердце. И вот оно бьется в ее руках, стоит только сжать пальцы и раздавить его.

Ария пела. Тихо, мелодично, словно касалась голосом струн моей души и выворачивала наизнанку спрятанные эмоции и чувства. Я не хочу никого помнить. Но помню. Я не хочу никого любить. Но…

Сердце лопнуло в груди, когда увидел осколок. Ишис посмеялась надо мной! Да чтоб ты свалилась со своих чертогов! Головой вниз!

Сбегаю, ноги сами несут на улицу. Туда, где волны говорят между собой на своем морском языке.

Скрутившись на корме в клубочек, сижу возле бочек и гляжу в мерцающие воды.

Я хочу умереть. Хочу. Прямо здесь и сейчас. Потому что снова переживу любимую.

Издевательство!

Пальцев рук не хватит пересчитать скольких близких уже нет. Скольких я закопал и оплакал. Сколько гвоздей забил в гробы и свое сердце. Мои дети – Маранта, Ивонна, Ленс. Внуки – Рина и Бекки. Никто не дожил до тридцати. Мои жены – Весалия и Мирида. Каждую любил по-своему, но искренне. Готов был до старости идти бок о бок, но только они исчезали раньше, чем успевали состариться, а я жил дальше.

После Мириды дал себе слово, что больше никогда не впутаюсь в отношения. О, как же жестоки шутки богов!

Ария приходит через несколько минут после моего побега. Идет тихо, но я чувствую, как тяжело ей ступать. И я не хочу, чтобы она видела меня таким. Слабым и беспомощным.

Она говорит, я что-то отвечаю. Не осознаю. Мне паршиво до физической боли. Она меня ломает, как сухую ветку. На мелкие кусочки.

– Люблю… – тихо и ласково говорит Ария, щекой к щеке прикасается, и наши слезы перемешиваются. – Люблю тебя, Энзо.

Выдыхаю ее имя. Я не могу ответить ей тем же. Мне страшно. Как ребенку страшно темной ночью без мамы.

Но я готов раскрыть душу, впустить любовь в свое сердце, только бы знать, что есть надежда. Хоть одна, хоть малюсенькая, но надежда.

Ария и не просит ничего. Совсем. Только тянет меня, заставляет подняться, уводит вниз, в комнату, где я мог бы спрятаться от целого мира.

Ей тяжело. Вижу, что устала, вымотана, измучена. Я мучаю ее. Мучаю своим решением, своим страхом, своими сомнениями, прошлыми потерями.

Чувствует ведь. Она все чувствует. Наверное, даже больше, чем мог бы почувствовать любой другой человек. Она гасит люнны щелчком и ведет меня в кромешной тьме, заставляет лечь. Что-то звякает на столе, и я понимаю, что она кладет карту. Во рту становится кисло от мысли о новой точке.

Она снова пойдет со мной. И может погибнуть. Сегодня просто повезло, а что будет потом?

А я совершенно ничего не могу с этим сделать.

Ложится рядом, но не прикасается. Дышит так тихо, что я едва слышу. Будто дает мне частичку свободного пространства, позволяет самому решать, что мне нужно, собраться с мыслями.

– Я хочу быть с тобой, – говорю куда-то вверх. Как же я раскис за эти дни. Слезы наворачиваются от полумысли, полуслова, но мне не жалко для Арии слез, лишь бы ее раны затянулись и никогда больше не появлялись.