Площадь Магнолий - Маргарет Пембертон

Джек как раз докуривал сигарету. Затянувшись в последний раз, он затушил окурок в блюдце, служившем пепельницей, и приготовился внимательно выслушать жену. Наконец-то Кристина расскажет ему, что же не дает ей покоя. Наверняка это серьезная проблема, ведь Кристина умная и образованная девушка. Хотелось лишь надеяться, что не Карл Фойт причина ее волнений. Будь он евреем, родственники с радостью выдали бы ее за этого немолодого интеллигентного мужчину. Во всяком случае, такой брачный союз был бы для них предпочтительнее, чем замужество с сорвиголовой из юго-восточного Лондона.

Кристина между тем села на кровати и поудобнее устроилась, облокотившись на подушки. Она намеревалась рассказать Джеку не только об их с Карлом Фойтом розысках ее пропавших родственников, но и о своем ощущении вины за то, что она уцелела и уютно обосновалась на площади Магнолий, в то время как миллионы евреев погибли в печах концентрационных лагерей. И разумеется, она собиралась сообщить ему, что чувствует себя изменницей, нарушившей культурные и религиозные традиции своего народа. Кристина слегка прикрылась одеялом, затем, подумав, натянула его до подбородка и обхватила колени руками.

Джек лежат, подперев кулаком щеку, и смотрел на жену. Бледное, сосредоточенное лицо Кристины, обрамленное темными волосами, совершенно не походило на похотливую симпатичную мордашку Мейвис, так и просиявшую, когда они уединились на пустоши. Схожесть между Кристиной и Мейвис заключалась, пожалуй, лишь в одинаковой позе, которую они выбрали, намереваясь поговорить с ним о чем-то для себя важном.

— Так о чем же ты хотела со мной пооткровенничать, Тина? — спросил Джек. — Наверное, о том, как тяжело тебе живется у Дженнингсов?

Это предположение показалось ей настолько нелепым и ничтожным, что Кристина, изумленно раскрыв глаза, воскликнула:

— Конечно же, нет! Я их очень люблю! Дело совсем в другом… Даже не знаю, как лучше начать…

С чердака послышался топот и приглушенные детские голоса. Роза встала и явно собиралась спуститься позавтракать. С кухни тоже доносились звуки, свидетельствующие о пробуждении других обитателей дома: стук сковороды о плиту, шум воды, заполняющей чайник, звон посуды и столовых приборов. Вероятно, это хлопотала Керри, поскольку в спальне Лии было тихо. По субботам старая еврейка позволяла себе понежиться в постели лишние полчасика. В отличие от нее Дэнни по выходным не вставал до тех пор, пока у Керри не лопалось терпение.

— Тогда что же тебя гложет? — спросил Джек, сожалея, что затушил сигарету. Что бы ни волновало Кристину, это, несомненно, требовало внимания и сосредоточенности.

Глядя ему в глаза, Кристина промолвила:

— С тех пор как закончилась война, я постоянно думаю о маме и бабушке…

Джек напрягся. Черт побери, ну и дела! Какое все это имеет отношение к их семейной жизни? Он решительно сел и спустил ноги с кровати.

— Я тебя понимаю, дорогая, но кошмары войны позади! Так что лучше выброси из головы мысли о проклятых немцах. — Он ослепительно улыбнулся и добавил: — Ты стала девушкой из юго-восточного Лондона! А наши девочки никогда не унывают, это не в их натуре!

Эта неуклюжая попытка поднять ей настроение привела к совершенно неожиданному результату: глаза Кристины потемнели от боли и гнева.

— Я не девушка из юго-восточного Лондона, Джек! У меня совсем другой склад и другая судьба. Я родом из Германии. Я немецкая еврейка! — в сердцах выпалила она.

Эти слова поразили Джека настолько, что он утратил дар речи. Пожалуй, он удивился бы меньше, признайся она, что прилетела с другой планеты. Как можно причислять себя к немцам после всего того, что они сделали с ее семьей? Во всяком случае, сам Джек так о жене никогда не думал. Ну и дела! Он взъерошил пятерней волосы и сглотнул подступивший к горлу ком. Он шесть лет лупил немцев на фронтах Италии и Греции, не беря в голову, что женат на немке. Неужели Кристина считает, что он переживает из-за этого? Если так, тогда понятно, почему она лишилась покоя.

Джек обнял жену и привлек ее к себе.

— Зря ты думаешь, что не относишься к девушкам юго-восточного Лондона! Ведь наш район стал твоим домом еще десять лет назад и останется им впредь. Не нужно вспоминать о том, что было раньше. Забудь о прошлом и похорони его.

Кристина хотела было затрясти головой и закричать, что он не прав, что прошлое не забывается! Но Джек слишком крепко прижал ее, и она лишь прошептала срывающимся голосом:

— Как же ты не понимаешь, что ни один из уцелевших евреев не сможет забыть того, что произошло с нами в эту войну!

Из коридора послышались торопливые шаги Розы. По дому распространился запах жареной рыбы.

— Но ведь ты вышла за меня замуж в английской церкви, милая! — сердито напомнил ей Джек. Его уже тошнило от разговоров о ее еврействе. Ему никогда и в голову не пришло бы вспомнить, что она беженка из Германии, если бы она сама не затронула эту болезненную тему. — Пойми, дорогая, вопрос о твоей национальности никогда не помешает нашим отношениям, как и проблема вероисповедания. Никто из соседей не воспринимает тебя как немку. И я сомневаюсь, что кто-нибудь вспоминает о том, что ты еврейка, хотя именно поэтому ты и переселилась из Германии в Лондон. Ведь никто же не считает еврейками Мириам и Керри. Все мы англичане, жители одного района, и…

В этот момент в комнату ворвалась Роза и громко объявила, сверкая глазами:

— У нас на завтрак жареная селедка! Мама уже приготовила ее, так что поторопитесь!

— Не буди Джека и Кристину, Роза! — крикнула снизу Керри. — Я потом подогрею для них завтрак.

— Запоздалое предупреждение, — жалко заметил Джек, поправляя одеяло. — Передай маме, что мы уже идем.

— Хорошо, — кивнула девочка, не испытывая ни малейшего желания завтракать в одиночку. — Ведь подогретая селедка не такая вкусная, верно? И зря ты не сказал папе, что у тебя нет пижамы, он бы одолжил тебе свою. Мама говорит, что можно простудить грудь, если спать без пижамы.

Джек расхохотался.

— Я закаленный, Роза! Мне простуда не грозит. Иди к маме, ты нас задерживаешь! — Он запустил в девочку подушкой, Роза увернулась и выбежала в коридор, крича:

— Джек и Кристина не хотят валяться в постели, мама! Они сейчас встанут и будут есть селедку вместе с нами.

Джек вскочил с кровати и потянулся за брюками, радуясь, что маленькая проказница прервала неприятный разговор. Не ворвись Роза в спальню, они заговорили бы о концентрационных лагерях, и тогда настроение у обоих окончательно испортилось бы. Война закончилась, и пора забыть о ней. Лучше думать о будущем! Демобилизовавшись, Джек намеревался сколотить приличное состояние, пусть даже не совсем законным образом. Он любил рисковать, а после шестилетней службы в частях специального назначения риск стал образом его жизни. Он хотел создать для Кристины и своих будущих детей все предпосылки для счастливого и беспечного существования.

Поправляя кожаный ремень на брюках, он с улыбкой заметил: