Философия: Кому она нужна? - Айн Рэнд

Именно таким образом Кант и Гегель обрели свою популярность. Многие профессора философии понятия не имеют о том, что говорил Кант. И ни один из них не читал Гегеля (хотя они и смотрели на каждое слово в каждой из его книг).

Этот процесс уже начался в отношении книги мистера Ролза, проявляясь в виде статьи мистера Перегрина Уорсторна «Новое неравенство». Процесс усиливается техниками пиара, который искусственно толкается в неверном направлении: к массовой прессе и обычным прохожим, тем, кого в этой стране так просто не обманешь. Более того, мистер Ролз не входит в лигу Канта: он – политически ориентированный, легковесный человек, который просто собрал вместе худшее из философских традиций, не добавив ничего нового. Метод и мотив – два пункта, где они сходятся с Кантом.

Опасность лежит в культурном сходстве между временем Канта и нашим. Эпоха, возглавляемая скептицизмом и цинизмом, может быть свергнута кем угодно, даже мистером Ролзом. Сегодня ничто не встречает интеллектуальной оппозиции, ничего не препятствовало и Канту. Его оппоненты были людьми, которые разделяли его исходные предпосылки (особенно мистицизм и альтруизм) и попросту придирались к мелочам, ускоряя его победу. Сегодня утилитаристы, религиозные фанатики и другие «консерваторы» разделяют предпосылки мистера Ролза (альтруизм). Если его книга не помогает им увидеть природу альтруизма, понять, что альтруизм – разрушитель человека (а также разума, справедливости, морали, цивилизации), то ничего не поможет. Когда и если они поймут слова мистера Ролза, то они заслужат это понимание. Это же относится и к тем «практичным» людям, чьи покрытые черствой коркой души чувствуют, что идеи – безобидные игрушки, которые нужно оставить на откуп непрактичным интеллектуалам, и что любую идею можно обойти ради сделки с правительством.

Такие теории способны выиграть только в результате бездействия, интеллектуального бездействия. Непреклонная рациональная оппозиция могла бы в свое время остановить Канта. Победить Ролза легче, особенно в стране, являющейся живым памятником диаметрально противоположной философии (у него было бы больше шансов в Европе). Если мятежный дух и присутствует в кампусах американских колледжей (или где-то еще), то вот то зло, против которого необходим мятеж, мятеж интеллектуальный, уверенный, не идущий на компромисс, – это любой намек, оттенок или аромат той ловушки, оставленной «Теорией справедливости» и эгалитаристами.

Если разумные люди не восстанут, то эгалитаристы добьются успеха. Добьются его в установлении мира ложного равенства и совместного застоя? Нет, это не их цель. Целью Канта было извратить и парализовать человеческий разум, цель эгалитаристов – сковать и парализовать людей с выдающимися способностями (даже если ради этого придется уничтожить весь мир).

Если вам интересны реальные мотивы, стоящие за теориями эгалитаристов, за всеми их сентиментальными призывами, противными жалобами и громоздкими томами словесных мышеловок, если вы хотите понять масштаб ничтожества духа, ради которого они стремятся уничтожить человечество, взгляните на эти несколько строчек:

«– Когда человек начинает считать себя самым добрым, самым умным, тут и начинается гниль. Гордыня – худший из грехов, чтобы ты ни создал.

– Но если человек знает, что сделал хорошее дело?

– Тогда ему следует извиниться за это.

– Перед кем?

– Перед теми, кто его не сделал» («Атлант расправил плечи»).

1974

Классический пример порочной безответственности – история императора Нерона, который играл на лире и читал стихи, пока горел Рим. Пример похожего поведения, в менее трагичной форме, можно увидеть и сегодня. В действующих лицах нет ничего от императоров, они не единый огромный монстр, а рой недокормленных профессоров, в их словах нет ничего, что напоминало бы поэзию, даже плохую, ничего, кроме вычурности; но они прыгают у костра, бормоча, что хотят помочь, но лишь подкидывают бумагу в огонь. Они – те аморфные интеллектуалы, восхваляющие эгалитаризм в стране без лидера, находящейся на краю беспрецедентной катастрофы.

Эгалитаризм – настолько зловещее и глупое учение, что не заслуживает серьезного изучения и обсуждения. Хотя оно имеет диагностическую ценность: это открытое признание скрытой болезни, выедающей внутренности цивилизации уже два столетия (или дольше) под многочисленными масками и прикрытиями. Как слабоумный член семьи, борющийся за сохранение своего лица, эгалитаризм сбежал из темного шкафа и кричит миру, что мотивы его сочувствующих, «любящих человечество», альтруистичных, коллективистских собратьев – это не желание помочь бедным, а уничтожить способных. Их основной мотив – ненависть к добру за то, что оно добро, ненависть, сфокусированная на источнике всех благ, духовных и материальных: талантливых людях.

Мыслительный процесс, лежащий в основе надежды эгалитаристов достичь своей цели, состоит из трех этапов: 1) они думают, что то, природу чего они отказываются признавать, не существует; 2) из первого пункта следует, что человеческих способностей не существует; 3) следовательно, они вольны разрабатывать социальные схемы, стирающие такие несуществующие явления. Особой значимостью для нашего обсуждения обладает отрицание эгалитаристами закона причинности: их требование равных результатов из неравных причин или равные награды за неравное исполнение.

В качестве примера я дам цитату из обзора Беннетта Бергера, профессора социологии Калифорнийского университета в Сан-Диего (The New York Times Book Review от 6 января 1974 г.). Обзор посвящен обсуждению книги Герберта Ганса под названием «Больше равенства» (More Equality). Я не читала эту книгу и не собираюсь, а собственные заявления обозревателя крайне интересны и разоблачительны. «[Герберт Ганс] с самого начала дает понять, – пишет мистер Бергер, – что он говорит не о равенстве возможностей, о чем уже никто, кажется, не пишет, а о равенстве “результатов”, которое раньше называли “равенством условий”… Больше всего внимания он уделяет уменьшению неравенства доходов, богатства и политической власти… Больше равенства может быть достигнуто, по мнению Ганса, через перераспределение доходов (преимущественно через доходные налоговые вычеты) и децентрализацию власти, начиная с большего равенства в иерархических организациях (например, корпораций и университетов) и заканчивая “контролем сообщества”, который бы предоставил наиболее пострадавшим от неравенства меньшинствам защиту против постоянного перевеса голосов богатого большинства в более крупных политических кругах».

Если постоянный перевес голосов – это социальная несправедливость, то что тогда делать крупным бизнесменам, которые являются наименьшим меньшинством и всегда будут находиться под гнетом постоянного перевеса голосов со стороны других групп? Мистер Бергер не упоминает об этом, но, поскольку он последовательно уравнивает экономическую власть с политической и, кажется, думает, что деньги могут купить что угодно, можно догадаться, каким был бы его ответ. В любом случае он не является сторонником «демократии».