Ожерелье смерти - Борис Бабкин

Жанна вздохнула и, закрыв глаза, попыталась уснуть. Она уже не раз ловила себя на мысли, что Эдгар теперь для нее гораздо больше, чем друг убитого мужа. «Мужа на одну ночь», — тихо прошептала она.

Волконский посмотрел на светящийся циферблат часов. Десять минут четвертого. Спать не хотелось вообще. Закинув руки за голову, он уставился в начинающую сереть темноту комнаты. Он выполнил просьбу погибшего друга. И, надо сказать, появился вовремя. Немного настораживало то, что Жанна не сказала, чего хотят от нее напавшие на нее люди. Да и относиться к нему она стала как-то странно. Эдгар достал сигареты. Но, вспомнив, что Жанна просила не курить в комнате, а идти на кухню не хотелось, сунул пачку обратно. Он провел пальцами по глубокому шраму на правом боку. Это навсегда. Как и память.

В школе Эдгар, как и все, любил физкультуру, занимался в различных секциях. Жил в Калуге, у бабушки, матери отца. Его родители, дипломаты, приезжали очень редко. Привозили продукты, дорогие подарки, целовали, наказывали во всем слушать бабушку и снова исчезали. К окончанию школы у Эдгара были звание кандидата в мастера спорта по самбо и первый разряд по боксу.

Вместе со своим другом он отправил документы в Рязанское училище воздушно-десантных войск. Бабушка, в прошлом дипломатический работник, надеялась, что внук продолжит семейную традицию, и пыталась его отговорить. От родителей прилетело грозное письмо. Но Эдгар блестяще сдал вступительные экзамены и уже был курсантом. И только окончив с отличием училище, сообщил об этом редко писавшим ему родителям. И очень скоро пожалел об этом. Его оставили при училище инструктором рукопашного боя, которым он владел в совершенстве. Не откладывая дела в долгий ящик, Волконский «обмыл» назначение, напился и учинил скандал. Через полмесяца он был уже под Владивостоком. Началась война в Афганистане. Очень скоро пришло страшное известие: в Кабуле от рук моджахедов погибли его родители. И почти тут же в офицерских кругах заговорили об отправке ограниченного контингента войск в Афганистан.

Воюя в Афганистане, Волконский говорил себе, что мстит «духам» за гибель родителей. Потом страшная гибель Юрия. Ранение Петра, которому ампутировали руку и ноги. В быстрой схватке с «духами» он и сам был тяжело ранен. Госпиталь, удаление левого легкого. Эдгар усмехнулся. И тюрьма! Со своими страшными устоявшимися традициями и законами. Волконский помотал головой. Он не считал себя виноватым. Да, он убил человека. Но убил, защищая своего боевого друга. И, ломая ребра пьяным подонкам и разъяренной бабе, которую просто невозможно назвать женщиной, Эдгар снова был в бою. В глазах тех, кто прошел огонь Афганской войны, он видел молчаливое понимание и сочувствие. Но все молчали! А в тюрьме и позже, в зоне, убийцы и воры, казалось бы, потерявшие остатки человечности, узнав, из-за чего он, бывший капитан-десантник, оказался в лагере, грубовато сочувствовали. И обрушивали чудовищные ругательства на самый народный и гуманный в мире суд.

После освобождения Волконский узнал, что Петр убит и, считая себя в какой-то мере виновным в его смерти, на могиле друга поклялся отомстить убийцам. А учитывая длительность их сроков, решил дождаться всех и свершить над ними свой суд.

Эдгар вдруг весело улыбнулся: он вспомнил удивленное лицо Жанны при их знакомстве. Его фамилия и имя часто вызывали удивленные вопросы. Фамилией он был обязан какому-то прапрапрадеду. Впрочем, как и именем. Но к декабристу Волконскому, к его великому огорчению, их фамилия не имела никакого отношения. Об этом он узнал, учась в восьмом классе из чудом сохранившегося во времена сталинских репрессий старого семейного альбома, который передавался из поколения в поколение. «А вот мне передать его будет некому», — подумал Эдгар. Он поднялся, подошел к окну, открыл форточку и закурил. В их отношениях с Жанной появилось много неясного. То они были на удивление теплыми, то женщина неожиданно делалась раздражительной и даже злой. В свою очередь, неожиданно почувствовав к ней влечение, Волконский мысленно крыл себя самыми последними из лагерного лексикона словами. Нужно было уезжать. И как можно быстрее! Но были два обстоятельства, которые не позволяли это сделать. Первое, и самое главное, — безопасность Жанны. Потому что, пожив рядом с преступниками, он знал: просто так визитеры не отстанут. А другой причиной стало его чувство к Жанне.

Лязгнув сцепами вагонов, товарняк остановился. Ярко светило солнце. Где-то в отдалении слышался голос, объявляющий о прибытии пассажирского поезда Москва-Свердловск.

— Эти три, — закричал кто-то, ударив по стенке вагона. — На третий! Они на Горький… тьфу ты!.. их мать! Нижний Новгород пойдут!

— Переименование городов населением принимается на… — покосившись на улыбающуюся Аллу, Псих замолчал.

— Закончите, пожалуйста, — неожиданно вежливо сказала она.

Владимир ухмыльнулся, но Лютый коснулся его плеча и приложил палец к губам.

— В следующий раз, — чуть слышно пообещал Псих.

— Какого хрена их осматривать?! — раздался хрипловатый мужской голос. — Вы со своими поисками нам и так весь график поломали!

— Ведется розыск особо опасных преступников, — невозмутимо отозвался другой.

— Пока вы весь состав осмотрите, знаешь, сколько времени пройдет? — раздраженно спросил хрипловатый.

— Сколько успеем, — успокоил его второй. Переглянувшись, беглецы выхватили оружие. Женщины испуганно замерли. Угрожающе посмотрев на них, Лютый выразительно потряс пистолетом. Несколько минут все молчали, напряженно вслушиваясь в звуки станции. Вагон вдруг качнулся, раздался железный лязг. Это прицепился тепловоз. Вагон медленно тронулся.

— Эти три проверяли?

— Так точно! — отозвался хор молодых голосов.

— Именно поэтому и беспорядок в России, — глубокомысленно изрек Псих, — что все на вранье одних и доверчивости других держится.

Около получаса вагон катался взад-вперед. Часто останавливался. В одну из остановок громкий голос снизу прокричал:

— На второй запасной их!

— Ты Киров знаешь? — наклонившись к Алле, спросил Псих.

— Город да. Но не вокзал. Тем более товарный.

— Я знаю, — коснувшись его руки, негромко сказала Нонна.

— Сколько мы будем торчать на этом запасном? — повернулся к ней Смирнов.

— Не меньше пяти часов, — быстро ответила она. Увидев вполне понятное недоверие в его глазах, объяснила: — Я сама несколько раз груз принимала и отправляла. Если на запасной ставят, то не менее пяти часов вагон стоит.

— Там осматривать могут? — немного помолчав, снова спросил Смирнов.

Гольских пожала плечами. Минут через двадцать вагон остановился. Почти сразу зазвучали голоса сцепщиков. Коротко прогудев, тепловоз отошел от трех вагонов. Смирнов увидел, что Алла кусает губы. Он удивленно спросил:

— Ты чего?

— В туалет хочу, — покрывшись густым румянцем, пролепетала она.

— Я тоже, — поспешно сказала не менее покрасневшая Нонна.