Ожерелье смерти - Борис Бабкин

Увидев двух милиционеров, Рита невольно напряглась. А вдруг Уж и Глыба нашли тело Эли раньше, чем выпили коньяк? А если они вообще не пришли?

Рита натянуто — загримированные царапины отдали саднящей болью — улыбнулась. Даже если Ужа и Глыбу задержит милиция, в чем она сомневалась, ничего, кроме ее имени и примет, они сообщить не смогут. Посмотревшись в зеркало, чуть нахмурилась. Как бы не возникли неприятности при посадке. Ее покрытое густым слоем тона лицо было почти неузнаваемым. Впрочем, она приготовила ватку и флакончик лосьона, — если потребуется, она быстро придаст лицу прежний вид. А царапины объяснит просто. Упала лицом вниз на любимую вазу.

Услышав объявление на рейс Москва — Бонн, трижды плюнула через левое плечо, закинула на плечо ремень большой сумки — больно-то как: эта стерва почти всю кожу содрала! — пошла вслед за небольшой группой весело переговаривающихся немцев. Оглянувшись, мысленно сфотографировала в последний раз увиденный кусок России. Все! В эту страну она больше ни ногой! «Родина… — презрительно фыркнула Лукина. Охнув — лицо ошпарило болью, — мысленно чисто по-русски выругалась. — Родина там, где хорошо!»

Открыв глаза, Эдгар застонал. Сквозь неясную пелену боли увидел склонившееся над ним любимое лицо.

— Жанна, — прошептал он.

— Я, — улыбнувшись сквозь слезы, сказала она. — Это я!

Волконский много раз называл ее имя, будучи без сознания. Но сейчас… Сейчас он узнал ее. Заглянувшая медсестра увидела припавшую к руке раненого Жанну. А он? Он ласково гладил ее по волосам и что-то говорил. Медсестра не слышала слов. Но он пришел в сознание! Он говорил!

— Все будет хорошо, — шептал Эдгар. — Я люблю тебя. И прошу стать моей женой!

— Я стану ею! — горячо воскликнула Жанна. Потому что… — подняв голову, она посмотрела на него красивыми, все еще мокрыми, но уже счастливыми глазами. — Потому что у нас будет… — Жанна смущенно уткнулась лицом в его руку, но он все-таки услышал: — у нас будет ребенок.

— Сажину, твою бывшую любовь, — сказал Завьялов, — в петле участковый нашел. На нее заявление поступило — после двенадцати магнитофон на полную гоняла. Он ей повестку прислал. Не пришла. Тогда он с ней со стажером пришел. Она их не пустила. Как раз управдом с сантехником ходили. В общем, открыли дверь. — Он замолчал.

— И что? — нетерпеливо спросил Псих.

— Сажина в ванной повесилась, — внимательно наблюдая за бледным худым уголовником, закончил Завьялов. И готов был поклясться: тревожное ожидание в прищуренных глазах Психа мгновенно сменилось злым, мстительным торжеством. — И еще новость, — деланно зевнул следователь, — твою сестру Розу…

— Ее Тарас завалил, — перебил его Смирнов. — А он себе в ванне вены вскрыл. Это не новость, начальник, — усмехнулся Псих. — У нас почта на уровне работает.

— Это точно, — согласился Завьялов. — Бывает, вы в тюрьме вперед нас узнаете. Значит, и про сестру Уса слышал?

— Обижаешь, — насмешливо взглянул на него Псих. — Ее два придурка в ванне под колбасу разделали, а потом сами кони двинули. Водяры переборщили! — со стоном засмеялся он.

— Насчет колбасы и водяры — перебор, — улыбнулся следователь. Но в целом правильно. Значит, и о Старике, и о его дочери в курсе?

— Все, мент, — закрыв глаза, пробормотал Псих, — устал я. Меня эта стерва чуть не насовсем прострелила. Вот сучка! — неожиданно восхитился он. — Весь централ со смеха закатится — Психа баба чуть на тот свет не отправила!

— У тебя туда билет куплен, — сказал Завьялов. Он поднялся, отодвинул стул, взглянул на лежащего с закрытыми глазами уголовника. — Переутомлять тебя начальство запретило. Ты для расстрела здоровый нужен, — по-милицейски пошутил он. — Только ведь будешь ты там на сковородке жариться. Может, облегчишь душу и про ожерелье что-нибудь скажешь. Что это за штука такая? Почему из-за нее столько шума?

— Лады, — неожиданно легко согласился Псих. — Я к ювелиру по наколке шел. И ни хрена мне про ожерелье не говорили. — Он поморщился. — Я когда в квартиру вошел — мне ключ дали, — Сушко с кем-то по телефону про это самое ожерелье базарил. Только, по-моему, блевотина все это! — Он зло усмехнулся. — Нет никакого ожерелья! Просто Сушко хотел с кого-то бабки хорошие выцепить. Да тут я нарисовался. Не хотел я валить их! — Псих зло выругался. — Но Сушко «гориллу» нанял. А тот, каратэк хренов, с босой пяткой на нож полез! Ну а Сушко с его бабой я уже до кучи сделал. Чтоб не блажили. Только побрякушки собирать начал, мне стремщик атас мечет. А у меня с собой колеса были. Таблетку заглотнешь, стакан водяры сверху примешь и двое суток в отрубоне… Я для страховки две принял и пузырь коньяка поверху.

— А не боялся? — спросил Завьялов. — Ведь вполне мог и сдохнуть.

— Выбора не было, — поморщившись, улыбнулся Смирнов, — ведь за троих меня сто процентов вышак ждал. Впрочем, — он зло прищурился, — и сейчас ждет. Зато, — вдруг по-мальчишески весело посмотрел он на следователя, — согласись, начальник, вы до сих пор затылки чешете. Как это — Псих при трех жмурах пьяный в дупель?!

— Да я и сейчас тебе не особо верю, — признался явно озадаченный Завьялов. — По-моему, мутишь воду.

— На кой мне это? — улыбнулся Смирнов. И именно его улыбка убедила следователя в том, что Псих сказал правду.

— Так, может, ты и про ожерелье, — начал он, — поподробнее…

— Я же говорил! — разозлился Псих. — Не было никакого ожерелья! Нож, которым я хозяина и ихнего пса замочил, я в помойное ведро сунул.

Завьялов удивленно покрутил головой. Ведь именно полное мусора ведро оперативники не осмотрели. Взглянув на закрывшего глаза и, казалось, лежащего в забытьи уголовника, он пошел к двери. Спрашивать о наводчике и о том, кто стоял на атасе, сейчас просто не имело смысла. Во-первых, Псих далеко не рядовой уголовник и живет по своим, пусть жестоким, даже в чем-то звериным, правилам, но сдавать того, кто навел его, даже зная о том, что именно тот человек и послал милицию, он не будет. Еще раз взглянув на расслабленное лицо уголовника, тихо открыл дверь.

А Псих, лежа с закрытыми глазами вспоминал. Убитого часового, мертвых Коровиных. Перед его глазами, как в быстром калейдоскопе, промелькнули убитые.

— Слышь, начальник, — остановил Завьялова тихий голос Психа, — я прошел, слышишь? Я прошел это ожерелье! — открыв глаза, громко и отчетливо произнес он. Закашлявшись, замолчал. Потом еле слышно — Завьялов, шагнув вперед, склонился на ним — прошептал: — Я прошел это ожерелье. Ожерелье смерти.