Моя сводная проблема - Яна Полунина

Хотя тех и просить не надо было: они нервно мялись за дверью, трезвоня маме. Хорошо же она подкупила персонал!

– Мы… – Я покосилась на девушек в медицинской форме и вздохнула: – Мы близки.

– Насколько вы близки? – видя мое стеснение, мужчина исправился: – Давайте я перефразирую: принуждал ли вас к интимной близости Максим Борских?

– Нет.

– Какой последний момент вы помните? У вас же ретроградная амнезия?

– Да. Я помню наш отдых на острове, – ответила я, сминая простыню руками.

– Посмотрите вот это видео. Помните ли, где и когда это происходило? – Мужчина протянул мне телефон. – Нажмите на стрелочку для воспроизведения.

– Я не потеряла навыков. Всего лишь не помню последние дни. – Несмело протянула руку и взяла мобильный.

Заставка тут же заставила запылать щеки. Господи! И это все видели? Это доказательство в дело? Это добровольно отдали Антон и мама?

Я нажала на паузу и убрала звук.

Видео заставило меня захотеть провалиться сквозь землю от смущения.

– Помните этот момент? – уточнил мужчина.

– Нет, – глухо ответила я, ощущая огонь на щеках.

– Тогда включите звук, пожалуйста, – с лицом, не выражающим абсолютно никаких эмоций, произнес следователь.

И тут я поняла, почему они приплели это видео к делу. Если как следует разобраться, то это можно было назвать принуждением с помощью сексуального давления. Наверное, Макс бы дал более конкретный термин, но я человек, далекий от юридического мира.

– Вспоминаете что-нибудь? – уточнил следователь.

Я подняла взгляд и посмотрела на мужчину, медсестер, палату. Как я докатилась до такого? И как мама дошла до того, что подала заявление?

Ведь он родственник, пусть и сводный брат! Пусть и семь лет жил за границей!

Не верю, что Макс сделал что-то такое, что заслужил заключения!

Тем более, если бы я не помнила нашу близость в лифте и дома на кухне…

Если Антон знает, мог ли он из чувства мести все это сделать?

Хм…

– Вспоминаете? – следователь стал напоминать ищейку, напавшую на след.

Если сейчас скажу, что нет, то вся эта вакханалия продолжится.

Это же просто какое-то недоразумение! Ошибка! А еще мне постоянно казалось, что я забыла что-то очень важное, что только бы уверило: я права.

– Да, – я неуверенно кивнула. – На видео просто сексуальная игра.

И подняла взгляд на мужчину.

– Вы можете с уверенностью сказать, какие отношения у вас с Максом Борских?

С уверенностью сказать?

Тут я почувствовала, что следователь почему-то на стороне сводного брата, и немного подрасслабилась. Как хорошо, что мама не смогла его подкупить!

– Мы… спали вместе, – наконец сказала это вслух я, понимая, что только так смогу спасти сводного демона.

– Вы можете предположить факт сексуального принуждения с его стороны, о котором говорят ваши родственники и парень?

– Нет. Они просто не знали, в каких отношениях мы находимся. Наверное, для них это было слишком большим шоком, – осторожно говорила я, чувствуя себя так, словно хожу по тонкому льду.

– Хорошо. – Следователь нажал на кнопку «стоп» на диктофоне и с одобрением посмотрел на меня. – Рад, что не придется губить молодую жизнь. А вы, гражданочка, поправляйтесь и разбирайтесь с прыткими родственниками. Там столько всего понамешали в деле, но ваши показания заметно прольют свет.

– А что там?

– Я не имею права разглашать, но, думаю, вы и сами скоро все узнаете.

Дверь за мужчиной закрылась, медсестры испуганными зайцами выскочили следом, и я осталась одна.

Что же там еще? Что я забыла?

Нужно поговорить с отчимом! Кажется, он единственный, кто поможет с поиском правды.

Я достала телефон из прикроватной тумбы и впервые включила. До этого меня обуяло странное нежелание слушать тех, кто был записан в записной книге. Почему-то даже Антона не хотелось услышать. При воспоминании о парне внутри шевелилась обида, и я не могла понять ее причину.

Точно так же, как я чувствовала невиновность Максима, которую не могла подкрепить доказательствами, при мысли о Тоше возникало горькое чувство во рту.

Когда он мне стал неприятен? Неужели между нами что-то произошло прямо перед аварией?

Сообщения пришли вереницей. Писал Антон, которому, видимо, мама дала новый номер.

На секунду я почувствовала себя гадиной, которая эгоистично не выходила на связь, когда человек прикован из-за сломанной ноги к кровати. Мама сказала, что он на растяжке и не может меня навестить, а, значит, может только связаться по телефону.

Но написала я сейчас не Антону, а отчиму с просьбой о встрече, которую он держал бы в секрете. Дядя Володя расписываться долго не привык и просто сообщил:

“Вечером зайду”.

Дверь палаты остервенело хлопнула.

– Почему ты меня не послушала? – с этих слов начала мама.

Каждый ее шаг отдавал гневом, а каждый жест – недовольством.

Не нужно было объяснять, в чем причина ее гнева. Думаю, те медсестры уже все сообщили о бунте дочери.

– Потому что это справедливо, – лишь сказала я.

– Да что ты знаешь, если не помнишь? – Мама села на стул и недовольно сложила руки на груди.

– Мам… – язык не поворачивался произнести то же самое, что сказала следователю про нашу близость с Максом. Страх приклеил язык к небу.

Она же видела видео? Тогда чего я боюсь?!

– Хорошо, – неожиданно согласилась мама. – Хочешь, чтобы забрали заявление?

– Да. – Я удивленно посмотрела на родительницу.

– Тогда обещай больше не общаться с Максимом, – потребовала она. – Никогда!

Снова манипуляции! Я уже отвыкла от них, но, как только выбилась из рамок, тут же в мою жизнь вернулась ежовая рукавица.

У меня был только один метод борьбы: сделать вид, что я не слышу, и задать другой вопрос:

– В какой палате лежит Антон? Проводишь меня туда?

Иногда этот способ не действовал, но сейчас глаза мамы тут же загорелись:

– Правильно! Если тебе лучше, надо навестить его. Он мне уже жаловался, что ты не вышла на связь. Плохо себя чувствовала? А еще болтать со следователем вздумала!

Ее опять понесло.

– Мам, отдай, пожалуйста, мой телефон. С этим непривычно, – я решила свалить все на недомогание. – Разобраться не могу.

– Я же отдала тебе новый. Ты и это забыла?