Гражданская война в США. 1861-1865 - Кирилл Маль

Воистину паника — самая заразная из болезней, и праздная толпа у Каб-Рана была охвачена ею мгновенно. Леди и джентльмены в нарядных воскресных костюмах, уже не заботясь о сохранности платья, бросились к своим экипажам и верховым лошадям, чтобы побыстрее удрать под защиту фортов и орудий Вашингтона. На дороге произошло настоящее столпотворение, и бегущая армия наскочила на обезумевшую толпу, как пароход на отмель. Шальной снаряд, посланный южанами забавы ради, перевернул прямо на мосту через Каб-Ран армейский фургон, блокировавший дорогу. Никто не получил в результате этого выстрела ни единой царапины, но паника возросла многократно.

С этого момента бегство из трагедии превратилось в комедию. Тысячи людей в военной форме, бросая оружие и знамена, срывая с себя ремни и подсумки, бежали со всех ног, а впереди них в своих роскошных кабриолетах и ландо мчались представители высшего вашингтонского общества. Комическая же сторона происходящего заключалась в том, что за ними никто не гнался. Южане были слишком утомлены и дезорганизованы своей неожиданной победой, чтобы преследовать врага, и остались на поле боя, но бегущие этого не знали.

Слухи о том, что кавалерия близко, то и дело пробегали по толпе, заставляя даже самых усталых ускорять шаг. Были, конечно, и среди них люди, сохранившие голову и пытавшиеся прекратить панику, но их усилия оказались тщетными, как если бы они пытались уговорить горную реку повернуть вспять. «Мы окликали их, пытались сказать им, что никакой опасности нет, призывали прекратить бегство, заклинали остановиться, — вспоминал конгрессмен из Огайо, который также приехал посмотреть на битву. — Мы называли их трусами и прочими самыми обидными словами. Вынув свои тяжелые револьверы, грозили перестрелять их, но все напрасно; жестокая [175], сумасшедшая, безумная, безнадежная паника овладела ими и передалась всем и каждому и спереди, и сзади».

Но что могли сделать пусть даже высокопоставленные гражданские чиновники там, где оказался бессильным командующий армией! А Мак-Дауэл, убедившись, что остановить бегство невозможно, официально расписался в своем бессилии. «Бой проигран, — телеграфировал он в столицу Уинфилду Скотту. — Спасайте Вашингтон и остатки этой армии… Переформировать бегущие войска не удастся».

Позже в Сентервилле Мак-Дауэл собрал военный совет из дивизионных и бригадных командиров, чтобы решить — обороняться или отступать. «Вердикт был в пользу первого, но решение командиров уже не имело никакого значения, — вспоминал офицер из штаба командующего капитан Фрай, — люди сами решили для себя, что им делать, и безостановочным [176] потоком бежали в тыл, несмотря на все предпринимаемые усилия. В Сентервилле у них не осталось никаких ценностей и вообще ничего, чтобы могло их заинтересовать, их сердца были не здесь. Палатки, провизия, багаж и письма из дома были на берегах Потомака, и никакая сила не могла остановить их на небольшом расстоянии от лагеря, который они покинули меньше недели назад».

Конфедераты тем временем с трудом приходили в себя от удивления. Удивляться было чему. Огромная и несокрушимая федеральная армия (во всяком случае, молодым и неопытным солдатам она казалась таковой) вдруг, словно по мановению волшебной палочки, обратилась в ничто. И это сделали они, вчерашние фермеры и рабочие, только недавно надевшие военную форму! А на смену удивлению пришла гордость и вера в себя, которые впоследствии легли в основу мифа о непобедимости южной армии.

Но более других был удивлен и обрадован президент Конфедерации Джефферсон Девис. Не сумев справиться с охватившим его волнением, он лично поспешил на поле боя, чтобы быть свидетелем триумфа или разгрома своих войск. То, что он увидел вначале, не могло внушить ему оптимизма, поскольку тылы сражающейся армии, переполненные ранеными и беглецами, всегда представляют из себя довольно тяжелое зрелище. Испытывая самые мрачные предчувствия, Девис поехал дальше на звуки битвы и прибыл как раз вовремя, чтобы увидеть торжество конфедератов и бегство северян.

Первый же вопрос, который он задал Борегару, касался преследования отступающего врага, и Борегар толком не знал, как на него ответить. Вообще-то он отдал соответствущий приказ, когда вдруг поступило сообщение, что свежая неприятельская часть движется на Кемп-Пикенс — базу конфедератов около Манассаса. Борегар тут же отменил преследование. Сообщение оказалось ложным.

Цвет униформы в очередной и последний раз сыграл с южанами злую шутку, и то, что было принято ими за сильную неприятельскую часть, оказалось на поверку бригадой Джонса, возвращавшейся на свои позиции на нижнем Бул-Ране. Синий цвет ее обмундирования и послужил причиной [177] ошибки. Пока в ситуации окончательно разобрались, время было уже упущено, и враг ушел.

Но Девис не стал слишком строго взыскивать со своего генерала за эту оплошность. В конце концов он одержал в тот день громкую победу, плодами которой еще вполне можно было воспользоваться: дорога на Вашингтон была теперь открыта. Эта победа досталась южанам сравнительно недорогой ценой. Из 18 тысяч конфедератов, участвовавших в битве (остальные войска, расположенные на правом фланге, так и не сделали по неприятелю ни одного выстрела) 387 человек были убиты, 1852 ранены и 13 пропали без вести.

Потери 18572 северян, сражавшихся в этот день, были несколько тяжелее: 460 убитых, 1124 раненых, 1312 пропавших без вести, в основном взятых в плен. Впрочем, небольшими такие потери могли показаться лишь в сравнении с кровавыми гекатомбами Энтитема и Геттисберга, но для сытой, процветающей Америки, никогда не знавшей доселе по-настоящему кровопролитных войн, они были, конечно, шокирующими. Тогда, в июле 1861 года, большинство жителей как Севера, так и Юга и представить себе не могли, что впереди их ждут еще четыре года страшных испытаний, что грядут битвы, по сравнению с которыми это первое большое сражение покажется просто детской игрой в войну.

Несмотря на свои «скромные» масштабы, первое сражение при Бул-Ране сыграло важную роль в истории гражданской войны. Как писал известный американский историк Брюс Каттон, «в американской военной истории нет ничего похожего на Бул-Ран. Это было значительное сражение дилетантов, битва, где все шло не так, как надо, день великого пробуждения нации как Севера, так и Юга. Он отметил конец существования 90-дневной милиции, а также завершил период розового романтизма, во время которого люди могли мечтать о короткой, славной и бескровной войне. После Бул-Рана нация взялась за работу».

С точки зрения тактики и стратегии Бул-Ран стал первой в ряду оборонительных побед, одержанных южанами. Однако в отличие от битв, которые произошли позже, эта победа [178] носила решительный характер. В первый и последний раз в ходе гражданской войны целая неприятельская армия была разгромлена и практически перестала существовать. Правда, удар, который она получила, был скорее моральным, чем материальным, но после Бул-Рана конфедераты получили золотую возможность закончить войну в считанные недели. Между ними и Вашингтоном теперь не было ни одного сколько-нибудь значительного неприятельского отряда, способного задержать их решительное наступление на столицу Союза. Да и в самом Вашингтоне дела обстояли не лучше. Когда новый командующий северян генерал Мак-Клелан, срочно вызванный из западной Вирджинии, прибыл в столицу, то обнаружил, что она совершенно не подготовлена к обороне.