Пловец - Ираклий Квирикадзе

Никита, неотрывно смотрящий на красивую летчицу, говорит за бабушку:

– Духи.

– Духи? – переспрашивает Соня.

– Я тоже от них скрываюсь: в шкаф лезу…

– В шкафу сидеть, вижу, твое любимое занятие, – улыбается Соня.

Никита смутился. Посмотрел на Вильяма:

– А это Вильям.

Мужчина и женщина пожали друг другу руки…

В шкафу сидят Никита и Соня. Узость пространства прижала их друг к другу. Никита утонул в большом теле летчицы. В глазах мальчика страх прикосновения и сладостное блаженство. Свисают чьи-то рубашки, штаны, платья. Снаружи слышны чьи-то громкие стоны и крики. Соня напряженно вглядывается в щель шкафа. Она видит старуху Анну, которая в белой ночной рубашке мечется на постели. Анна воет от боли. Руки ее стягивают простыню в комок.

– И как долго это будет длиться? – спрашивает Соня.

– Пока не родится дитя.

Анна руками давит на свой тощий живот, помогая выбраться из чрева воображаемому дитю, кусает от боли губы и повторяет:

– Иди, иди, иди…

Соня, завороженная, смотрит на пантомиму, имитирующую роды у старой женщины. Апофеозом этого чрезвычайно странного действа является камень, который нес Никита. Анна медленно вытягивает камень из ночной рубашки.

Анна говорит радостным и счастливым голосом:

– Иди, иди, не бойся. Я взяла боль твоей мамки.

Вытянув камень, она прижала его к груди и стихла, словно ушла в сон.

Соня, завороженная зрелищем:

– Все?!

– Да.

– Можно выходить?

Никита, страшно заикаясь от волнения:

– Можно, я тебя… поцелую?..

– Поцелуй…

– Можно? – не верит Никита.

– Ну да…

Головы их, прижатые друг к другу теснотой шкафа, чуть потянулись и слились в долгом поцелуе. Соня с трудом отняла свои губы:

– Все, выходим.

Дверь шкафа открылась. Соня вынесла на голове чью-то рубашку, вернула ее шкафу.

Анна спит в обнимку с камнем.

– Ты всегда ходишь с бабушкой на эти дела?

Никита не может отдышаться после поцелуя:

– Когда… ее зовут в ночь… Я… ее веду назад домой… Вильям… всегда остается с рожавшей…

– Вильям… он же за коровами, собаками, свиньями следит, лечит их…

– Да. У бабушки он учится… шаманству…

За стеной в соседней комнате раздался детский плач. Соня пошла на голос. На кровати лежит девушка. Рядом с ней дитя, только-только появившееся на свет. У постели сидит Вильям Терентий Смитт. Низко склонившись к блокноту, что-то записывает. Поглощен записью, не замечает Сони. Соня смотрит на дитя. Молодая мать улыбается.

– И никакой боли?

Молодая мать, счастливая, качает головой. Американец отрывается от блокнота. Смотрит на Соню. Соня смотрит на американца. Кажется, что Вильям впервые увидел, разглядел красивую женщину. Он по-детски открыл рот.

Скрипят колеса велосипеда. Вдали глухо ухает филин. Старуха движется как сомнамбула. Никита несет черный камень.

Анна тихо говорит:

– Найди хорошего, доброго мужчину и сделай с ним дитя… То, что недоеной коровой обозвала, не обижайся: ты и есть недоеная корова…

– Я не обижаюсь… я и есть недоеная…

– Да, девочка, да. Повоевала – и хватит. Теперь найди мужчину, который тебя согреет… И ты оттаешь…

– Я такая оттаявшая, во мне все льется… выливается…

В лунном свете светятся Сонины волосы, глаза, губы… Никита пожирает глазами Соню. Она увидела взгляд мальчика, положила руку ему на голову. Так они движутся по ночному капустному полю.

– Рожать будешь – приду, боль твою себе возьму… Меня многие зовут, я не ко всем иду… к тебе приду… Заметила, как американец смотрит на тебя…

Соня подняла голову на луну, улыбнулась. Никита вздрогнул, споткнулся, выронил из рук черный камень.

Светит солнце. Вдоль гребня глубокого оврага идет Никита, рядом Марфа. Она поет мелодию из фильма «Серенада солнечной долины».

– Чата-нага-чучу…

В одной руке у нее ведро с выбитым дном, в другой – оловянная вилка. Вилкой по ведру выбивает ритм…

– Чата-нага-чучу…

Группа их сверстников сгрудилась у велосипеда, на котором сидит девочка, та, что падала в пшеничном поле с черным юношей из американской сельхозкоммуны. У девочки глаза завязаны черной тряпкой. Она тихо повизгивает:

– Разобьюсь… Не надо.

Подростки толкают велосипед со «слепой» к краю оврага. Внизу, на дне оврага, болото, через которое переброшена доска.

Мальчик с металлическими зубами спрашивает девочку:

– По жопе плетью двадцать ударов или болото?

– Но я не виновата…

– В библиотеке черный свою руку в твоих трусах держал… Я видел, Филатова видела, – говорит бритоголовый.

Филатова, девочка с белыми ресницами, подтверждает:

– Видела…

Велосипед столкнули вниз. Набирая скорость, он катится по крутому склону. Все смотрят, что будет… В болото грохнется или по доске проедет?.. Видно, что ему не миновать болота, но в последний момент кривое колесо делает зигзаг, и велосипед влетел на дощатый мостик. Общий возглас разочарования.

Бритоголовый мальчик кричит:

– Спаслась.

Мальчик с металлическими зубами:

– Смотрите, Гитлер-гондон!

– Прокатим? Эй, фашист!

Никита и Марфа остановились.

– Не трогайте его… он не фашист.

– Он не фашист… он Гитлер-гондон! Дай ведро!

Бритоголовый вырывает из рук Марфы ведро. Никита ударил бритоголового, но его в мгновение скрутили. Глаза завязали тряпкой. Подкатили велосипед. Бритоголовый накрыл голову Никиты ведром. Все хохочут. Руки Никиты привязали к велосипедному рулю. Столкнули со склона. Велосипед мчится вниз, к болоту.

– Влево, Никита! – кричит Марфа.

– Молчи, падла…

– Влево, Никита!.. – еще громче кричит Марфа.

Филатова ударила кулаком ей в нос. Проскочив доску по диагонали, велосипед сделал в воздухе большую дугу. С головы Никиты слетело ведро, а сам мальчик грохнулся в болотную жижу.

Раздается резкий телефонный звонок. Никита поднимает трубку:

– Да, Дэзи… Хорошо… Спускаюсь. Буду через двадцать секунд. – Никита вешает трубку, улыбается Александру: – Выйду на минутку. Машину надо переставить. Подъехали ремонтники, в нашем доме кондишен барахлит. Сполосну лицо – видно, что нализался… Я быстро… Тебе, наверно, надоела моя болтовня? Нет?