Пловец - Ираклий Квирикадзе

– Где ты? Бабушка с ума сходит…

– Отстань от меня, – говорит Никита. – Что ты вечно за мной вяжешься?

– Что такое – вяжешься?

– Цепляешься!

– Я?

– Ты!

– Говно ты оловянное!

– Сама говно оловянное! Стеклянное! Деревянное!!!

– Отец твой – Гитлер, ты – гондон!

Никита со всего размаху ударил Марфу. Марфа бросилась на Никиту. Мальчик и девочка упали в капусту. Марфа оказалась на Никите. Бьет его наотмашь. Никита змеей уворачивается от нее, вскочил, побежал. Марфа погналась за ним. Никита неожиданно повернулся и ударил Марфу головой в живот, свалил ее, упал сам.

– Сегодня я лежал на ней, голой, – шепчет Никита.

– Сойди с меня…

– Груди ее ласкал, – продолжает Никита.

Марфа бьется под Никитой. Из кармана Никиты выпал бинокль. Марфа бьет им по голове Никиты. Никита свалился как подстреленный.

Марфа говорит испуганно:

– Никита! Никита…

Выбралась из-под тела мальчика.

Марфа скулит:

– Никита… Ты что… умер?!

В окуляры бинокля видна внутренность амбара. Горит лампочка. Под ней сидят Соня и Лейтенант. Чуть поодаль огромный курчавый американец. Лейтенант держит аккордеон, растягивает меха и поет. Ей в унисон подпевает Соня.

Лейтенант и Соня поют:

За речкой, за речкой,

На том бережочке,

Мыла Марусенька

Белые ножки…

Лица женщин просветленные, они с наслаждением поют. Вильям смотрит на них и льет из самовара чай – кипяток. Лейтенант пододвигает к нему малиновое варенье.

Никита сидит на мешках химических удобрений и смотрит в освещенные окна амбара. Опускает бинокль. На глазах слезы.

А в амбаре поют. К голосам Сони и Лейтенанта присоединяется голос Вильяма:

Мыла Марусенька

Белые ножки…

Летящий над полем самолет сбрасывает химические удобрения. Динозавр и его ученики в противогазах бегут по полю. Динозавр срывает с лица маску:

– Как быть, если враг застигнет нас врасплох? А мы без противогаза – нашего верного друга и защитника?!

Серая крупа сыплет с неба.

Динозавр кричит, заглатывая химию:

– Есть способ спастись от удушающих газов, ядов и прочей химии…

Ученики стоят в противогазах, слушают.

– Надо смочить платок собственной мочой, как это делается, вы знаете, прижать платок к лицу и дышать сквозь него…

Неожиданно в небе что-то произошло. Раздался громкий треск. Из самолетного мотора повалил густой дым. Пропеллер остановился, самолет стал падать. В глазах Никиты ужас. Он смотрит на происходящее в небе сквозь стекла противогаза. Самолет падает.

Никита срывает маску. В оцепенении следит за старой развалиной, которая беззвучно падает на него. Но в последнее мгновение мотор затарахтел, самолет неуверенно, боком, боком, стал садиться на поле, продолжая густо дымить.

На медицинском столе лежит Соня. Она тяжело дышит. Несколько резиновых трубок отходят от ее тела и соединяются с телом Вильяма Терентия Смитта. Американец отдает ей свою кровь…

К больничному зданию подъезжает машина «форд». На крыше машины привязан огромный футляр контрабаса. Из машины выходит негр, снимает футляр, раскрывает его, достает контрабас. Выходят Вильям с банджо и толстяк в шляпе с саксофоном. Все смотрят на окна больницы и по команде контрабасиста начинают играть.

В окне появляется бледное лицо Сони. Она улыбается лихой команде музыкантов.

Слышны звуки джаз-банда. По коридору идет Никита. Он подходит к Соне, стоящей у окна. Смотрит на счастливую, улыбающуюся летчицу в сером больничном халате. На шее у Сони бусы из голубых уральских камней. Соня берет бусинки в руки и показывает их Вильяму:

– Очень красивые! Спасибо…

Неожиданно рвется нитка, бусы рассыпаются по больничному полу. Соня огорченно смотрит на пустую нить, с которой в мгновение исчезли голубые камни.

– Никита, помоги, я не могу собрать. Это подарок… Вильяма.

Соня виновато смотрит на мальчика… Она не может нагнуться, спина ее в гипсовом корсете. Никита не дал ей договорить, кинулся подбирать бусинки.

Играет джаз-банд. Во дворе стоит Сонин американский Ромео. По больничному коридору от стены к стене ползает Ромео-2.

Человек в сером больничном халате, бледный, нервный, больной, стоит у телефона, висящего на стене.

Человек говорит в телефонную трубку:

– Начинается… Приехал ее хахаль… Опять вопить будет. Уже третью ночь. Только врач сказал, что она не отдаст копыта, он стал приезжать и вопить под ее окнами. За такие дела арестовывать надо, но они иностранцы… Слышишь? – Человек оторвал трубку от уха. – Она кто? Летчица. Самолет под ней взорвался. Не слышу… что?.. Что?..

Играет джаз-банд. Соня смотрит из окна. Улыбается.

В траве под самолетом на корточках сидит Лейтенант. Она смотрит на обугленный мотор, в котором гаечным ключом орудует Вильям. Лейтенант неотрывно смотрит на американца. Тот сквозь толстые стекла очков смотрит во внутренности поврежденного мотора.

– Нужна сварка, – говорит Вильям.

Лейтенант встает, подходит, смотрит вместе с Вильямом на металлические детали.

– Вот трещина… с ней ничего не поделаешь… Я имел такой случай, когда работал на почтовом на Амазонке, в джунглях…

– А глаза? – спрашивает Лейтенант.

– Глаза после аварии тоже над Амазонкой. Тогда чуть крокодилов не накормил собой… А глаза от удара по коробке. – Стучит по голове. – Поеду в Колорадо – привезу сварочный аппарат…

– В Колорадо? Возьми меня с собой, мне скучно, жарко, сполоснемся… Тебе же тоже жарко…

– Да, но Соня?..

– Спит. И пусть спит, силы восстанавливает… А нам силы некуда девать… – Лейтенант берет Вильяма за плечи, пальцем гладит татуировку: – Что это за рыбки?

В амбаре спит Соня. Лоб и щека перевязаны бинтами. Мотоцикл «Харлей – Дэвидсон», подняв облако пыли, рванулся с места. На мотоцикле сидят Вильям и Лейтенант.

На песке лежит Вильям. Рядом Лейтенант точь-в-точь в таких же, как у Сони, голубых атласных лифчике и трусах. Но все в ней гораздо мельче: грудь, бедра, ноги. Стройно, без изъянов и без эффекта…

Лейтенант говорит страстно и нервно:

– Я доедаю твои яблочные огрызки… Я вылизываю горлышки пивных бутылок, из которых ты пьешь, я украла твой носок, ты спрашивал, где он. Я украла твои трусы, ты оставил их для стирки, я ношу их. Я знаю все звуки, которые ты издаешь, мучая Соню в постели… Вам кажется, что я не слышу, но я приползаю к вам каждую ночь, я слышу, я вижу… Старуха Анна, к которой ты ходишь учить волчью азбуку, учит меня рецептам любви, но не знает, что это для тебя я ловлю летучую мышь, жарю сердце ее в петушиной крови и подаю тебе с петушиными потрохами, а ты съедаешь, облизываешься, рыгаешь и ждешь ночи, чтобы броситься на Соню… Я ненавижу тебя, я люблю тебя… Люблю, люблю…