Улица милосердия - Дженнифер Хей

напоминать кольчугу, а потом пропустил через нее ветви плюща. Появились птицы, шипастые розы, извивающаяся змея. Спина Тимми с каждым разом выглядела все лучше и лучше. Сейчас Коннор заливал то, что должно было стать финальным фрагментом – серп луны над левой лопаткой.

Вонзающаяся в кожу игла сильно нагрелась. В кармане у Тимми зазвонил телефон.

– Надо ответить? – спросил Коннор.

Любому другому клиенту он бы закатил истерику в качестве очередного подтверждения своего творческого темперамента. Коннор так сильно не любил, когда его вынуждали прерываться, что даже повесил над зеркалом табличку: ПОЖАЛУЙСТА, ВЫКЛЮЧИТЕ МОБИЛЬНЫЙ ТЕЛЕФОН. Но для Тимми он делал исключение, потому что его разговоры обычно не длились больше минуты.

Тимми не глядя взял трубку, что в любом случае было большой ошибкой.

– Уже февраль, – услышал он голос бывшей жены. Никаких «привет» или «как дела?». От подобных любезностей они отказались уже давно.

Коннор бросил на него насмешливый взгляд. Тимми поднял палец.

– Да, я знаю, – сказал он. – Я прямо сейчас не могу приехать.

Раз в несколько месяцев он самолично доставлял ей пачку наличных. Тесс знала, чем он зарабатывает на жизнь, причем знала с самого начала, но все равно отказывалась понимать, почему он не может просто взять и послать ей чек.

Коннор взял вейп и вышел через заднюю дверь на перекур.

– И что прикажешь делать? – спросила Тесс. – На счет тебе записать?

– Слушай, ты же знаешь, что с деньгами все в порядке. Они у меня прямо здесь. – И это была почти что правда. По крайней мере неделю назад, до того как он купил «Хонду Сивик» у какого-то чувака на «Крэйглисте» и отдал четыре тысячи наличными русскому парню. – Рано или поздно я ведь всегда тебе плачу.

– А мне нужно заплатить за машину до завтра. Ни раньше ни позже.

– Да какая, в жопу, машина? – сказал он, вспыхнув праведным гневом. – Это деньги на ребенка. На еду, одежду и все такое.

– Я уже купила и еду, и одежду, и именно поэтому не могу заплатить за машину. Ты это понимаешь? – Тесс говорила очень медленно, словно у него были проблемы со слухом. – Нам нужно организовать все это как-то получше. Вообще хоть как-то организовать. Можно открыть депозитный счет, как у Пейдж с Биллом.

Пейдж, ее лучшая подруга, в прошлом году бросила мужа и стала для Тесс святой покровительницей развода.

– Депозитный счет? Ты с ума, что ли, сошла?

Для того чтобы открыть депозитный счет, Тимми пришлось бы для начала завести счет в банке. В принципе он с тем же успехом мог сразу написать письмо федералам: Я заработал эти деньги, торгуя дурью.

– Я могу отправить тебе перевод, – сказал он.

– Они что, еще существуют?

– А я-то, блядь, откуда знаю? Чего ты от меня хочешь, Тесс?

Он давно усвоил, что брак – это переговоры. В самом начале расположение Тесс можно было купить за секс, деньги или травку. Когда родился сын, две из перечисленных валют вышли из обращения. Тесс перестала курить траву, а перепихоны к тому моменту уже превратились в далекое воспоминание, но они продолжали скандалить по поводу денег. И вот, будучи в разводе уже десять лет, они все еще этим занимаются.

– Я хочу, чтобы ты вел себя как отец, – сказала она. – Он рассказал тебе, что его отстранили от занятий?

– Вот говнюк, – сказал Тимми. – Чего он натворил?

Рано или поздно она ему расскажет, но сначала он должен выслушать гневный монолог о том, сколько она испытывает жизненных неудобств, о том, как тотально он облажался в роли отца, и о том, как невыносимо тяжело растить ребенка одной. Он дождался, пока она закончит, а потом сказал: «Если ты не справляешься, отправь его сюда».

– Ты вечно так говоришь, – с отвращением сказала Тесс. – Ты так говоришь, потому что знаешь, что я никогда этого не сделаю. Черта с два я позволю тебе растить моего сына.

Раньше он бы с катушек слетел от этих слов. «Твоего сына? Типа ты залетела сама по себе?» Но за несколько тяжелых лет брака он усвоил, что ни хрена ему это не даст.

– Для таких случаев есть закон, – сказала Тесс. – Я могу добиться, чтобы на твои доходы наложили арест.

– Какие доходы? – сказал Тимми.

Когда она отключилась, на том конце осталась просто тишина. Он скучал по тем временам, когда они скандалили по стационарному телефону, и тому чувству примитивного удовлетворения от звука коротких гудков, когда кто-то из них бросал трубку.

ПОМНИШЬ ТЕРРАСУ НА КРЫШЕ? ЛЕТНЯЯ ВЕЧЕРИНКА В СЕНТ-Пит. Они выкурили косяк и немного потанцевали – он никогда этим не занимался, – но Тесс как-то умудрилась его уболтать. Она с ним танцевала. Это был лишь первый намек на ее своенравие, движущую силу всей ее личности, но тогда он его не заметил. В тот вечер она казалась милой, одурманенной и мечтательной – босая хиппушка в длинной хлопковой юбке. Она брила ноги, а подмышки не трогала, поначалу его это ужаснуло, но потом вроде как даже начало заводить.

Помнишь ее квартиру? Везде подушки, ароматические свечи, шторы задернуты. Она напомнила ему бутылку Джинни из ситкома его детства, который постоянно крутили по ТВ. В бутылке Джинни была всего одна комната, разумеется круглая, а по центру стоял розовый диван в форме спасательного круга. Все хотели засунуть в такую бутылку член.

Они были знакомы от силы месяц, когда Тесс забеременела. Помнишь ее беременную? Когда она засыпала у него в объятиях, он практически держал в руках всю свою семью, свое будущее, всю свою жизнь. Он ни за что бы не поверил, что девчонка с огромным животом может быть сексуальной. Но с ней было по-другому; все оказывается другим, когда принадлежит тебе.

Это ему пришло в голову пожениться. Тот факт, что они едва знали друг друга, казалось, не играл никакой роли. Брак все исправит. У его родителей так и вышло (а может, и не вышло). Как бы там ни было, тогда женитьба казалась правильным решением.

Его сын родился в июле, в разгар бурлящего флоридского лета. Тимми присутствовал на родах, оказавшихся влажным и крайне жестоким представлением, которое, пожалуй, нанесло бы ему тяжелую травму, не будь он угашен до одурения. Когда все закончилось, он отбежал встретиться с клиентом, а когда вернулся в больницу, в свидетельство о рождении уже было вписано имя, которое выбрала Тесс. Дакота Блу.

– Ты, блядь, издеваешься? – сказал тогда Тимми.

Одна Дакота чего стоила. Дакотой могли бы звать какого-нибудь педика в мыльной опере. А Дакота Блу еще хуже – стрипуха или проститутка. Проститутка-трансвестит. И