Как раскрыть убийство. Истории из практики ведущих судмедэкспертов Великобритании - Полин Тремейн

Не подозревая о том, что произойдет следом, я услужливо взяла бутылку.

Стоя впереди меня, Стефен оценил расстояние между нами и попросил встать чуть-чуть подальше… и еще подальше… пока я не встала вполоборота, вытянув руку в сторону.

Он быстро повернулся ко мне спиной и вскоре протянул мне вместительную металлическую миску. В ней из стороны в сторону подрагивала холодная, серо-розовая масса — результат последнего приема пищи прямо из желудка.

Стефен поднял миску, и тут до меня дошло, что он собирается сделать. Замерев от ужаса, я наблюдала, как он наклоняет ее прямо над моей рукой. Время остановилось, я застыла в крайнем напряжении. Я ждала, что вот-вот по моей руке ручейком (или водопадом) потечет рвота.

Поразительно, но Стефен справился безупречно: он не пролил мимо бутылки ни капли. Если бы у меня не были заняты руки, я бы ему поаплодировала. Когда я снова смогла дышать, я дала себе обещание никогда в жизни больше не «помогать» в морге, не спросив сначала, что точно нужно будет делать.

Доступ в морг был полностью закрыт для посещений, но в медицинскую школу в то время легко попадал любой желающий. По коридорам мог слоняться кто угодно. Постоянно открытые двери лаборатории облегчали персоналу доступ в помещения, но при этом судебно-медицинские лабораторные процессы оказывались у всех на виду. На пути к воровству вместо запертых дверей стояли наша предусмотрительность и удача. Для меня остается загадкой, почему никто из нас не беспокоился об этом. Нам очень нравилось, когда мы утром приходили в офис или возвращались с игры в сквош после обеда и нас встречали гостеприимно распахнутые двери. Долгие годы у нас в отделении продолжалась неконтролируемая политика в буквальном смысле открытых дверей.

Самой опасной стороной такого расслабленного отношения был свободный общественный доступ и регулярно проводившиеся тесты на установление отцовства. Мы не знали, что за люди к нам приходят, за ними не велось строгое наблюдение, и они часто ссорились между собой, как я уже рассказывала ранее. Посетителей раздражала и расстраивала необходимость сдавать кровь из вены, чтобы разрешить правовой спор с сопутствующими финансовыми обязательствами. Коротко говоря, ситуация в любой момент могла выйти из-под контроля, если бывшие супруги сталкивались в коридоре. У нас не было охранников, помощи было ждать неоткуда, и, стоило делу принять серьезный оборот, мы все оказывались в зоне риска.

* * *

Весьма иронично, что при этом наше отделение размещало у себя огромный склад оружия. Здесь хранились винтовки и автоматическое оружие, а не какие-нибудь «обычные» пистолеты, хотя их тоже хватало. Все огнестрельное оружие попадало к нам с мест убийства или суицида. Меня это шокировало, ведь у нас содержался такой ассортимент… Еще сильнее меня тревожил тот факт, что оружие к нам доставляли вместе с боеприпасами, которые находили на месте преступления. Добавьте к этому и то обстоятельство, что боеприпасы и оружие хранились в одном шкафу!

Но об этом мало кто задумывался. Впрочем, стоит признать, что шкаф с оружием (обычный высокий серый шифоньер) закрывался на навесной замок, и им редко пользовались. Тем не менее, чтобы познакомить ничего не подозревающего нового сотрудника со впечатляющей коллекцией отделения, оружие периодически вынимали и разглядывали не меньше двух часов.

Когда выяснилось, что я еще не посвящена в тайну этой сокровищницы, я едва поспевала за Дереком и Кевином, которые опрометью неслись по коридору и трепетали от радостного предвкушения выступить перед новой аудиторией. Они с заговорщицким видом закрыли дверь в кабинет, нетерпеливыми движениями открыли шкаф и пустились в подробные профессиональные описания каждого боевого средства. Среди них были две беретты, маузер, люгер и военный служебный револьвер 45-го калибра. Был даже один самодельный револьвер. Из другого класса были магазинная винтовка Lee-Enfield со скользящим затвором калибра 303, обрез и охотничье ружье 22-го калибра. Но самым поразительным экземпляром (во всяком случае, для меня) был военный британский пистолет-пулемет Sten с глушителем и, разумеется, патронами. Первоначально его использовал отряд специального назначения Военно-морских сил Великобритании, десантировавшийся во Францию в конце Второй мировой войны.

Дерек и Кевин, как дети, радовались своим «игрушкам», и я чувствовала, что обязана восхищаться коллекцией ничуть не меньше их. Должна признать, ружья были в прекрасном состоянии. Но мне и в голову не пришло, что в нашем отделении, где господствовали открытость и доверие, хранение оружия немного не соответствовало технике безопасности! Хотя мы понимали, что его нужно хранить в секрете, но закрытой двери в кабинет в момент демонстрации оружия нам казалось вполне достаточно.

Все изменилось в тот момент, когда нашу кладовую продемонстрировали Иэну Уэсту, новому главному патологу и члену стрелкового клуба. Он воскликнул: «Господи Иисусе! Это нельзя здесь хранить!» — и немедленно принял меры для перемещения нашего арсенала в более безопасное место. Уведомив столичную полицию, Иэн блеснул унаследованной им коллекцией оружия перед командой специалистов по баллистике, и все имевшиеся у нас в отделении боевые средства переехали к ним в безопасное хранилище.

Смерть при подозрительных обстоятельствах всегда привлекала в морг большое количество полицейских — от старших по званию до молодых ребят, которые впервые присутствовали на вскрытии. Раз или два мне приходилось отлучаться из главного зала, чтобы по просьбе патолога совершить звонок. Неожиданно ко мне присоединился младший офицер, который, судя по всему, не привык к виду и запаху морга. Бледный и потный, он почти потерял сознание, опустившись на ближайшее сиденье. Первые такие случаи меня удивляли, но еще больше меня поражало, когда офицеры мне сочувствовали. Видимо, им казалось, что я спешно выходила из секционной потому, что не могла вынести происходящего там. И каково же было их удивление, когда они узнавали, что я здесь по работе. Некоторые даже переспрашивали, действительно ли я в морге по собственному желанию. Нескольких минут спокойной беседы хватало, чтобы полицейские приходили в себя. Каким-то образом моя невозмутимость передавалась им, потому что они всегда возвращались в главный зал вместе со мной.

Был один случай, который запомнился мне особенно зловещей атмосферой. Мне никогда еще не доводилось переживать ничего подобного, как и всем присутствовавшим офицерам. Мы с Иэном вернулись в больницу Гая из Вестминстерского морга, как вдруг выяснилось, что его снова ждут в морге сразу после обеда. Вернувшись, мы застали около десяти полицейских, крайне напряженных и мрачных. Они не разговаривали и все время смотрели в пол. Вскоре я узнала, что в морг прибыли высшие чины их подразделения. Полицейские стояли, выстроившись в одну шеренгу, но, как только увидели нас, стали подходить к лежавшему на полу телу под белой простыней.

Иэн Уэст немедленно завладел ситуацией, и, пока старший офицер вводил его в курс дела, у меня появилась минута оценить происходящее. Я поняла, что кое-что знаю о событиях, предшествовавших появлению тела. Об этом писали во всех газетах. Погибшая была молодой проституткой из района Мейфэр — девушка лет двадцати пяти, которую убили выстрелом в голову.