Госпожа камергер - Виктория Дьякова

– Полагаю, этого достаточно, – сказал князь, перекладывая оружие в левую руку. – Я по крайней мере удовлетворен. На безоружного я не нападаю.

Хан-Гирей пытался подняться, зажимая рану ладонью.

– Согласен, – произнес он едва слышно.

Потемкин убрал саблю в ножны.

– Разумеется, – добавил он, – если вы захотите продолжить, когда поправитесь, я – к вашим услугам.

Раненый покачал головой.

– Не стоит, – проговорил он вяло, – это был честный поединок.

На самом деле поручик был чрезвычайно рад, что отделался всего лишь ранением. Еще раз встречаться с Потемкиным в дуэли по собственной воле он не решился бы никогда.

Как ни старались княгиня Потемкина и княгиня Орлова скрыть от света все произошедшее с Мари-Клер, из-за дуэли и расползшихся слухов резонанс получился обширный – наслаждаясь подробностями, салонные сплетники обсасывали лакомую кость на все лады.

Когда же молва дошла до императора, то Николай Павлович призвал к себе полковника Потемкина лично и обратился к нему с гневной речью, по окончании которой вынес вердикт: двадцать суток ареста. А после – в Тифлис, в распоряжение командующего отдельным Кавказским корпусом. Что б и духу не было в Санкт-Петербурге!

Саша покорно принял свою судьбу. За ту дуэль Мари-Клер простила князю все, только еще сильнее его полюбила. По счастью, никаких последствий от близости ее с поручиком не произошло, событие выпало на тот день, когда она не могла забеременеть – хотя бы в том судьба пощадила ее. Еще одно везение состояло в приятном открытии, что столкновение с экипажем ничего не переломало девушке. Возница сумел искусно сманеврировать и за усердие был вознагражден щедро княгиней Елизаветой Григорьевной. Существенное же зло заключали многочисленные ушибы и глубокое нервное потрясение, пережитое Мари-Клер в квартире Хан-Гирея и после…

Когда положение ее улучшилось, Мари боялась даже смотреть на княгиню Лиз или на Анну Алексеевну. Она сгорала от стыда за свой поступок. Исхудавшая, бледная, с особенным блеском в глазах вследствие перенесенного стыда, она вспыхивала, когда кто-то из них заходил к ней в комнату. Вся ее болезнь, все лечение представлялись Мари-Клер совершенно пустой вещью. Никто не мог вылечить там, где у нее на самом деле сильно болело – в сердце. А потому лечение тела представлялось ей столь же смешным, как составление и склеивание кусков разбитой вазы. Сердце – вот что было разбито. Так для чего же они хотят лечить ее пилюлями и порошками? Все – пустое. Но она не могла позволить себе отказываться. Не могла пренебречь заботою тех, кому и так принесла столько неприятностей. А потому покорно выполняла все, что ей прописывали доктора.

Мари очень боялась, что княгиня Лиз или Анна Алексеевна ненароком спросят ее о том, что предшествовало столкновению с экипажем. Как она расскажет им о Хан-Гирее, о том, что самолично назначила ему свидание?! Она не переживет позора. Они конечно же упрекнут ее. И будут правы. Мари не догадывалась, что обеим дамам все давно известно об обстоятельствах ее злоключения. И к великому сожалению – не только им. Просто до поры до времени они не заводили с Мари речей, которые могли бы вернуть девушку к пережитому. На том настаивал доктор Шлосс, да и сами они вполне понимали положение.

Огласка в обществе, слухи, донесшиеся уже до Москвы, не позволяли более размышлять о выборе подходящей партии Мари для замужества. Она скомпрометировала себя безнадежно. Но и оставлять все в прежнем состоянии дел казалось невероятным.

В сложившейся ситуации княгиня Анна Алексеевна видела один лишь выход. Она предложила Лизе лично отправиться к генералу Закревскому, чтобы, не скрывая от него положения, условиться о бракосочетании, удвоив сумму приданого. Старый делец и распутник не станет цепляться за утерянную девственность, когда перед ним зазвенит золото. Другого шанса не представлялось. Анна Алексеевна не сомневалась, что, воспользовавшись случаем, Закревский не постесняется – он заломит цену за свою снисходительность высоко. Но в помощь Лизе она готова была обратиться за финансами к своему брату, князю Алексею Федоровичу, и уже получила от того принципиальное согласие. Принимая постриг, княгиня Орлова оставила брату такие сокровища, что он не посмел бы отказать ей в просьбе.

На том и порешили. Анна Алексеевна написала генералу Закревскому письмо, прося его пожаловать к ней в Петербург или принять ее у себя в Москве.

Тем временем открылось новое препятствие. Как-то осматривая Мари-Клер, доктор Шлосс довольно долго возился с нею, а потом, выйдя в мрачном расположении, попросил княгиню Лиз уделить ему внимание. Встревоженная, княгиня Лиз проводила его в потемкинский кабинет. Почувствовав неладное, потребовала сразу, только вошли:

– Говорите мне все, дорогой мой. Говорите без обиняков. Я хочу знать правду.

– Как вам будет угодно, ваша светлость, – поклонился доктор и опустился в предложенное княгиней кресло у рабочего стола светлейшего. – Я сам бы хотел знать правду. Но пока что только подозреваю ее, – продолжил он невесело.

– Что-то серьезное? Что? – настаивала Лиза, теребя рукой золотое шитье платья.

– Я подозреваю, ваша светлость, – начал седовласый медикус с осторожностью, – начало некоего внутреннего процесса, вероятно легочного. Я ни в коем случае не могу заподозрить, что причина тому дурное питание, как часто бывает, или отсутствие гигиены. Но в данном случае можно рассуждать о глубоком нервном перевозбуждении, вызвавшем чудовищную встряску еще неокрепшего организма, и, волне возможно, – доктор кашлянул в кулак, – последствии от удара по легким.

– Вы уверены, доктор? – спросила у него Лиза с ужасом, упав на софу. – Легочное воспаление? Верно ли я поняла?

– Не могу знать, – развел руками доктор, – я говорю о начале некоего процесса. До появления каверн никогда не знаешь наверняка. Но вы понимаете, ваша светлость, начало всех болезней имеет исток в причинах нравственных, духовных. Мадемуазель раздавлена. И вовсе не повозкой, не лошадьми, она убита духовно…

– Что же делать? – спросила Лиза, затаив дыхание. – Есть ли надежда, доктор?

– Что делать? – Доктор Шлосс задумался. – Не рыбий жир, ни железо здесь уже не помогут, – продолжил он. – Питание, конечно, надо усилить. Но в первую очередь нужно лечить нервы. Для того я обычно советую перемену места, путешествие, сухой, теплый воздух. Мадемуазель необходимо покинуть Петербург. Здешний климат для нее опасен. Как и для вас, ваша светлость, – напомнил он своей давней пациентке, – твержу вам о том тридцать лет. Как сам вижу – без результата.

– Благодаря вам я все еще жива, – слабо улыбнулась ему княгиня, раздумывая над услышанным. И тут же предложила: – Быть может, желаете кофе?

– Не откажусь, премного благодарен, – склонил голову доктор Шлосс.

Позвонив в колокольчик, Лиза распорядилась. Потом спросила серьезно:

– Мне бы хотелось знать, доктор, не та ли у девицы болезнь, что случилась в Тарутино у ее матери? Вы тогда лечили ее…