Миледи и притворщик - Антонина Ванина

– Не бойся, не стану. В бесчувственную румелатку я всё равно не превращусь. Даже не верится… – обвела я взглядом комнату, где уже половина домочадцев устроилась на своих лежанках, а вторая только готовилась отходить ко сну. – Неужели здесь никто не способен на глубокие чувства?

– В деревне живут простые люди. Они много работают и им некогда думать о таких вещах. А вот в городах ещё есть те, кто готов сбежать в Старый Сарпаль, лишь бы забыть о долге перед родом.

На этом Сеюм замолчал, а после откинулся на циновку и закрыл глаза, явно давая понять, что устал от разговоров со мной. У меня же наша беседа оставила тяжёлый осадок на душе. Мне-то после историй Стиана казалось, что в Румелате царица Алилата дерзнула создать новое общество, более справедливое и милостивое к женщинам. Сейчас я вижу, что со справедливостью и равноправием в здешней деревне всё действительно в порядке – такого распределения прав и обязанностей я даже в Авиле не замечала. Вот только слишком велика цена такого равноправия – в погоне за ним царица Алилата лишила румелатцев простых человеческих радостей, оставив им лишь краткие случки в лесу на мятом пледе.

Кстати, а почему Стиан так долго не возвращается в дом? Не утащила ли его какая-нибудь здешняя красотка в лес, пока он ходил за водой? Знаю я этих одиноких девиц, они всегда к нему липнут и уговаривают сделать им ребёнка. Бессовестные развратницы …

Я почти успела уверить себя, что случилось непоправимое, едва не вскочила на ноги, чтобы выбежать на улицу и отправиться на поиски, но тут в дом вернулся Стиан с лоханью воды.

Под заинтересованные взгляды ещё не спящих женщин, он подогрел воду на остывающей печи, а потом поднёс лохань к моей лежанке и опустился на колени. Стиан приподнял мои ноги и опустил их в тёплую воду, а потом тщательно промассировал каждый пальчик, с теплотой глядя мне в глаза. Нет, всё-таки, в этой жизни нет ничего ценнее и дороже искренней, неподдельной любви. Любви, которую создают не переплетающиеся тела, а сливающиеся воедино души.

– А теперь спи, любовь моя, – шепнул мне по-аконийски Стиан, когда обтёр ноги и укрыл их одеялом.

Как же мне хотелось его поцеловать, но, увы, вряд ли жрица Камали может позволять себе такие вольности. Эх, скорее бы добраться до Барията, вручить Алилате останки её родственницы и снова стать простой обывательницей, а не жрицей выдуманного аконийского храма Камали.

Хотя, ничего обыденного в Румелате нас со Стианом, похоже, не ждёт. Держать друг друга за руки, преданно смотреть в глаза, целоваться и всячески проявлять свои чувства здесь явно не приветствуется. Ну, тогда остаётся мечтать поскорее увидеть столицу этой странной сатрапии, сделать множество снимков её достопримечательностей, а потом поскорее вернуться домой. Вот там-то мы сможем вновь стать самими собой и дать волю нашим чувствам. А пока…

Наутро после завтрака я улучила момент, пока Стиан с Сеюмом седлали лошадей, и сделала несколько зарисовок о сельской жизни в Румелате. В кадр попали идущие к полю крестьяне с инвентарём, оставшиеся дома дети со стариками, пасущиеся вдоль дороги козы.

Когда мы покидали деревню, один мальчуган так не хотел расставаться с Гро, что начал хныкать на руках старшей сестры, и мы ещё долго слышали эхо плача, пока деревня не скрылась из виду.

– Как долго нам ехать до Барията? – поинтересовался у Сеюма Стиан.

– Неделю, не меньше.

– Ты знаешь что-нибудь о румелатских храмах Азмигиль? Их ведь ещё не закрыли и не разрушили из-за гонений на старосарпальцев?

– С чего бы кому-то рушить храмы Азмигиль?

– Ну, наверное, потому что она старосарпальская богиня. Храм Мерханума в Барияте ведь разгромили по приказу правительницы Алилаты ещё пятнадцать лет назад.

– Никто его не громил. Просто выгнали оттуда жрецов, посадили в повозку и отправили прямиком к Сураджу. А храм стоит там, где и стоял. Только теперь там приют заблудших дочерей.

– Женский монастырь Камали?

– Не монастырь, а приют. Женщины могут прийти туда, пожаловаться на своих жадных и буйных мужей и в ответ получить убежище и пищу.

– А мужей потом схватят стражи и потащат на плаху отрубать мужское естество?

– Ты слишком плохо думаешь о нас, о румелатцах. – покосился на него Сеюм, – Ладно, ты полукровка, тебе простительно не знать и не понимать наши обычаи. Но вот когда окажемся в Барияте, не вздумай прилюдно шутить про отрубленное естество. Тебя могут неправильно понять.

– Переживу, – отмахнулся от него Стиан. – Но прежде, чем мы прибудем в Барият, я бы хотел побывать к Гулоре. Там ведь по-прежнему есть храм Азмигиль?

– Есть. Азмигиль хоть и старосарпальская, но всё же богиня. А богинь в Румелате не принято гневить.

– И даже храм Инмуланы у вас остался? Она ведь считается покровительницей династии Сарпов.

– На храм богини-кошки никто не покушался, – излишне резко ответил Сеюм. – Просто его служительницы сами сбежали в Старый Сарпаль вслед за жрецами Мерханума. Но румелатцы продолжают чтить богиню-кошку и её созданий. Люди всегда приносят к храму воду и еду для живущих там котов. За пятнадцать лет их там стало так много, что в окрестных домах пропали крысы, а в храм теперь не войти – расцарапают и закусают.

– Умно, – хмыкнул Стиан, – превратили храм Инмуланы в логово одичавших кошек, и теперь, конечно же, туда никто не войдёт.

– Жрицы Инмуланы сами виноваты, что бросили пристанище своей богини.

– Бросили, или им настоятельно посоветовали убираться из Румелата? А жрецов Азмигиль, случайно, не утопили в ближайшей реке со словами, вот вам водица для ритуальных чаш и лепестки лотоса для подношений?

– Да всё хорошо с твоими жрецами, чего так за них переживаешь?

– Хочу посетить храм в Гулоре.

– Ну, так посетишь. После полудня как раз туда доедем.

Сеюм не обманул – за полдня мы добрались до небольшого города, над которым высился острый шпиль храмовой башни.

– Обитель всеблагой Азмигиль, – с благоговением прошептал Стиан, завидев острую спицу за городскими стенами. – Подлинный образчик древнего зодчества. Даже в Старом Сарпале не осталось столь старых сооружений с небесным камнем на вершине.

– С чем? – не поняла я.

– Осколком метеоритного железа. Видишь уплотнение на вершине? Это он, упавший из Небесного Дворца камень – символ божественного покровительства. Только у очень древних храмов есть такие шпили.

– Очень древних, говоришь? – уточнила я, доставая камеру.

– В Старом Сарпале, например, небесный камень есть только над храмом Мерханума в Антахаре. Даже обители Инмуланы не отмечены таким знаком.

– Что ж, в Антахаре мы не побывали, значит, настоящий древний храм запечатлеем здесь.

Мы въехали в город и тут же направились к заветному месту. Я была так увлечена съёмкой каменных домов в три, а то и пять этажей и широких улочек, что не обращала внимания на проходящих мимо людей. А они то и дело останавливались, чтобы проводить нас взглядами и ещё долго в абсолютной тишине смотреть нам вслед. Или вслед мне и моей камере.