Токсичный роман - Хезер Димитриос

– Спи в ней каждую ночь, – говоришь ты, передавая ее мне. – Обещай мне.

– Гэв, я не могу забрать твою футболку с Nirvana.

Ты улыбаешься:

– С тобой она будет в безопасности.

Ты тянешься к маленькой коробочке, спрятанной за одним из усилителей, и передаешь ее мне, хватая первую попавшуюся футболку из горы одежды на полу.

– И носи это каждый день, – говоришь ты, кивая на коробочку в моих руках.

– Гэв…

Еще один гудок.

– Давай скорей. – Твои глаза вспыхивают так, когда ты знаешь что-то, чего я не знаю. – Я хочу увидеть это на тебе до отъезда.

Внутри коробочки маленькая серебряная звезда на цепочке.

– Это напомнило мне о нашей падающей звезде, – говоришь ты.

– Она прекрасна! – Я тяну к тебе руки и крепко обнимаю. Ты надеваешь ее на меня, и мы идем к двери за руки.

Прямо перед тем, как сесть в шаттл, ты поворачиваешься и хватаешь меня за подбородок – не сильно, но так, как делают с ребенком, когда хотят привлечь его внимание. Это странно, когда тебя вот так касаются. По-родительски.

Сирена раздается где-то в моей голове, но я игнорирую ее. (О боже, Гэвин, почему я ее игнорировала? Почему не видела тебя насквозь?)

– Я доверяю тебе, Грейс. Даже если я буду через океан от тебя, а каждый парень в городе будет покупать печенье у тебя в «Медовом горшочке», я знаю, что ты мне не изменишь.

Внезапно я начинаю нервничать, хотя у меня нет на это причин.

Я киваю:

– Обещай, что не будешь целоваться с девушкой в желтом мини-бикини.

Ты тихо смеешься:

– Обещаю. – Наклоняешься, чтобы поцеловать, ждешь меня на полпути. – Звони мне каждый вечер.

– Обещаю.

А потом ты уезжаешь.

Я смотрю, как машина поворачивает за угол, а потом направляюсь домой. Я больше не плачу. Я даже не грущу. Я просто смущена.

Почему мне кажется, что внезапно с плеч упал груз?

В театре есть правило: если ты показываешь ружье в первом акте, значит, оно должно выстрелить во втором или третьем. Суть в том, что зрители увидят это ружье и не забудут его. Что-то должно с ним произойти. После целого лета без тебя я начинаю понимать, что ты – это ружье, что ты выстрелишь, и не уверена, кто из нас останется в живых. Может быть, часть меня всегда ждала какого-то неприятного сюрприза. Ты слишком хорош, это все слишком хорошо. Это не моя история – я не должна была стать девушкой, получившей парня, которого хотят все остальные. Так что я жду, когда ты это закончишь, образумишься. В то же время я пытаюсь быть рядом с тобой.

Ты печален. Говоришь, это словно черная волна, захлестывающая тебя, и ты только тогда поднимаешься на поверхность, когда мы вместе. Я твой кислород, глоток свежего воздуха.

Но меня недостаточно.

Ты зол. На себя, на эмоции, вращающиеся внутри тебя. Они не оставляют тебя, пока ты не напишешь песню, и когда ты поешь ее мне, я чувствую каждый дюйм твоей боли. Иногда ты бьешь кулаками в стену, дверь, что угодно, чтобы порвать кожу, которая удерживает внутри демонов.

– Мне нужно увидеться с тобой, Грейс. Это безумие!

Мы говорим по телефону, когда нормальные подростки были бы на свидании, смотрели бы новое кино или целовались в машине. Мы прошли лишь половину этого несчастного лета – еще тридцать дней осталось до того момента, когда мне официально разрешат видеться с тобой.

– Знаю, – шепчу я. – Мне жаль, что они такие сумасшедшие.

Следует длинная пауза, и потом ты говоришь:

– Это не работает.

Сначала шок. Удар в грудь. Мы уже так близки. Чтобы освободиться от тебя, мне нужно будет вырывать части своей плоти. Я буду кровоточить везде. Мама разозлится. Будет такой беспорядок.

Но внутри меня облегчение. Я могу перестать расстраиваться из-за того, что мои родители такие строгие. Я могу перестать чувствовать, что отодвигаю тебя. Все это лето я ждала, что ты со мной расстанешься. Я знала, что это случится. Каждый раз, когда мы разговаривали, к концу разговора ты был расстроен. Я уже начинаю понимать, насколько наши миры разные. Моя жизнь вся состоит из правил, а в твоей жизни их нет. Я живу черно-белой жизнью. Ты живешь цветной. Ты можешь гулять допоздна, приходить и уходить, когда захочется. В твоей жизни буквально нет правил, кроме, может быть, «не убивать людей» и «не воровать». Я же не могу пойти ни на один из твоих концертов, ни на одну вечеринку, на которую тебя пригласили. Я не могу плавать в твоем бассейне, или смотреть фильмы на диване, или сидеть рядом с тобой в ресторане.

– Если… Если ты хочешь расстаться, я… э-э-э… пойму, – шепчу я.

Я ожидала слишком многого, что кто-то будет меня так любить очень долго.

Я мертвый груз.

Будущее лежит передо мной, одинокое и блеклое.

Больше никаких танцев в проходах магазина. Никаких серенад. Никаких сюрпризов за каждым углом. Никаких спасений от Великана. Мы любили на сверхзвуковой скорости, не обращая внимания ни на что и ни на кого. Мы сделали друг друга всем. Нашей собственной маленькой вселенной.

Этого недостаточно. Не для тебя.

– Почему мне нужно было влюбиться в тебя? – Это рык. Он исходит из глубин тебя, словно ты задавал себе этот вопрос уже очень давно.

– Прости, – говорю я тихо.

За что именно я извиняюсь? За свое существование? Не знаю. Но именно эти слова все время срываются с моих губ, когда ты расстроен, потому что я полагаю, что это моя вина. Я еще не совсем понимаю, что не нужен повод для того, чтобы ты был несчастлив. Печаль плавает по твоим венам, ныряет глубоко в твою грудь без моей помощи.

– Я уже совершеннолетний, – говоришь ты. – Что мне говорить людям в колледже? «Ой, извините, вы не можете познакомиться с моей девушкой, потому что ее комендантский час наступает до начала вечеринки. Ой, моя девушка не может прийти на мое выступление, потому что она еще маленькая». Ну как это вообще. Что мы делаем?

– Я тебя сдерживаю, – говорю я.

Ты молчишь. Это значит, что ты согласен. Альбом Muse, играющий на фоне, внезапно замолкает, словно кто-то забрал у Мэтта Беллами его голос.

Я вздыхаю:

– Прости…

– Хватит уже это повторять, черт возьми!

Прости.

Мне становится страшно. Если бы у меня был хвост, то я бы уже поджала его.

Раздается грохот, а потом ты ругаешься. Ты ударил по чему-то, и теперь синяк на твоих костяшках станет моей виной. Ты будешь думать обо мне каждый раз, как посмотришь на него.

– Не вреди себе, – шепчу я. – Я люблю тебя.