Бумажный дворец - Миранда Коули Хеллер

– Прости. Он полный идиот.

– У мальчиков в его возрасте только одно на уме, – замечает Джонас.

Я смеюсь.

– Ты правда такой странный.

– Отличное было лето, Элла. Спасибо, – улыбается Джонас, болтаясь в воде рядом со мной.

– И мне было приятно, – отвечаю я. – Ну что, сыграем в последний раз в «кто-дольше-задержит-дыхание»?

– Какой смысл, если я всегда выигрываю? – говорит Джонас. – Хотя должен признать, что ты стала чуточку лучше.

– Да ладно тебе, – смеюсь я. – Я мировая чемпионка.

– На «раз, два, три»?

Я киваю.

Мы задерживаем дыхание и погружаемся под воду. Потом, безо всяких размышлений, я притягиваю его к себе и целую.

Дождавшись, когда Джонас уйдет, я требую у Конрада объяснений:

– Зачем ты это делаешь?

– Что именно? – Конрад перелистывает страницу комикса, доедает последнюю ложку размокших хлопьев. Из уголка рта у него стекает молоко. Я смотрю, как оно бежит к подбородку, а потом вниз по шее, как капля белого пота.

– Ведешь себя, как свинья.

– Тебе не следует общаться с двенадцатилеткой.

– Тебя это не касается.

– Смотреть противно.

– Какое тебе вообще дело?

– Никакого, – отвечает Конрад. – Но ты позоришь семью. – Он встает и бросает мне в лицо: – Ты дала ему себя полапать?

Мама с Анной идут мимо дома к машине.

– Добавь в список груши, – доносится до меня мамин голос. – И отбивные. Ах да, и у нас почти закончился виски.

– Так что, дала? – повторяет Конрад.

Я смотрю на него.

– Чего я на самом деле стыжусь, так это появляться в твоем обществе, – говорю я. – Это ты позоришь семью, а не я.

– Ага, как же.

– Это правда. Никому не хочется, чтобы тут жил, шнырял по кустам, как какой-то извращенец, со своими уродскими прыщами. Почему бы тебе не переехать обратно к маме? Ах, да, – говорю я. – Ей ты тоже не нужен.

Лицо Конрада багровеет.

– Неправда!

– Думаешь? Какой у нее номер? Давай позвоним и спросим. – Я иду к черному дисковому телефону и поднимаю трубку. На стене рядом с ним висит листок со списком важных номеров. Я нахожу нужный мне номер. Набираю. – Пошли гудки.

– Да пошла ты, – бросает Конрад, выбегая. Он плачет.

– Плакса! – кричу я ему вслед.

Далекий тоненький голос у меня в руке спрашивает:

– Алло? Алло?

Я кладу трубку на место.

Возмездие за мою жестокость по отношению к Конраду не заставляет себя ждать. Сначала у меня чешется под веками. Потом распухает горло. К вечеру все лицо покрывается волдырями. Я не могу открыть глаз. Доктор говорит, что этому может быть только одно объяснение: кто-то на пикнике подкинул в костер полено, увитое ядовитым плющом, а я сидела с подветренной стороны, и отравленный дым попал мне прямо в глаза, рот и уши. Мама положила меня на раскладушке в полумраке кладовки. Накрыла мне лицо и шею марлей, смоченной в каламине. Я выгляжу, как прокаженная из «Бен-Гура». Мама приносит мне холодный ромашковый чай с трубочкой. Ставит рядом с раскладушкой миску льда. Глотать невыносимо больно.

Вся семья играет в покер в гостиной. Я слышу стук, с которым падают деревянные фишки. Анна и Лео спорят, кто лучше блефует. Мама смеется. Конрад смеется. Моя повязка высохла и прилипла к лопнувшим волдырям. Я пытаюсь позвать на помощь, но у меня пропал голос. Снова раздается смех. Я стучу по полу ногой и наконец слышу, как кто-то приближается.

– Мам?

– Она послала меня узнать, что тебе нужно, – это Конрад.

– Мне нужна мама, – шепчу я. – Повязка присохла.

– Хорошо, – говорит он, но вместо того, чтобы уйти, садится на край раскладушки. Во мне поднимается паника. Я лежу, беспомощная, готовясь к тому, что последует.

– Позови маму! – хрипло каркаю я. Я чувствую на себе его взгляд.

– Сейчас, – говорит он. Бережно отдирает от моего лица марлю и заменяет ее мокрой тряпкой. – Пойду позову ее.

Из соседней комнаты доносится голос Анны:

– Конрад, твой ход!

– Иду! – Но он не двигается. – Я могу тебе почитать, если хочешь, – бормочет он.

– Мне просто нужна мама.

Он встает. Переступает с ноги на ногу на грязном деревянном полу. Я жду, когда он уйдет.

– Извини за тот презик, – говорит он. – Не знаю, почему я это сделал.

– Потому что хочешь, чтобы тебя все ненавидели.

– Неправда!

– Тогда почему ты все время такой козел?

– Я не хочу, чтобы ты меня ненавидела, – тихо шепчет он.

– Не поздновато ли для этого? – раздается голос Анны. – Хватит лезть к моей сестре, Конрад.

– Все нормально, – успокаиваю ее я.

– Это потому, что ты не можешь открыть глаза и не видишь, что он пялится на тебя, как какой-то маньяк.

Я чувствую, как Конрад застывает.

– Пошли, Ромео, все ждут.

– Хватит, Анна, – говорю я. – Он мне не мешает.

– Ладно, – отвечает она. – Но потом пеняй на себя. И если ты сейчас не вернешься, Конрад, мы играем без тебя.

– Подождите секунду, – просит он.

– Извини за это, – говорю я и, помедлив, продолжаю. – И прости за то, что я сказала о твоей маме.

Конрад садится ко мне на раскладушку.

1982 год. Январь, Нью-Йорк

Я залезаю в постель и жду. Вскоре за моей дверью, выходящей в длинный, заставленный книгами коридор, слышатся шаги маминых ног, одетых в чулки. Зря она не носит обувь. Старые половицы трескаются и норовят вонзить занозу в каждого, кто настолько безрассуден, что ходит по дому в одних носках. Пробежишь по коридору, резко затормозишь, и в ногу вопьется тонкий клинок темного дерева, слишком глубоко, чтобы достать пинцетом. Мои подошвы все в крошечных шрамах. Но теперь я уже могу провести ритуал самостоятельно: зажигаю спичку, стерилизую иголку, пока острие не покраснеет, потом рассекаю кожу над тенью занозы в глубине. Вонзаю.

Проходя мимо моей комнаты, мама выключает свет. Она ненавидит тратить электричество. Я жду, когда тихо скрипнет дверь ее спальни. Лео в гостиной закрывает книгу, тянет за цепочку напольной лампы из китайского фарфора, отодвигает тяжелое деревянное кресло. Дверь в их с мамой спальню открывается, потом снова захлопывается, на этот раз решительнее.

Слышатся приглушенные голоса, желающие спокойной ночи, шум воды в ванной, тихий стук пластикового стаканчика о край фарфоровой раковины. Я считаю минуты. Слушаю, как скрипит кровать под весом Лео. Вдыхаю и выдыхаю. Слушаю, как шуршит мой хлопковый пододеяльник. Жду. Жду. Наступает тишина. Стараясь двигаться совершенно бесшумно, я слезаю с кровати и медленно поворачиваю ручку двери. Все еще тишина. Я на ощупь нахожу в кромешной темноте коридора выключатель и включаю свет. Жду. Ничего не происходит. Все заснули или слишком устали, чтобы шевелиться. Я плотно закрываю дверь, залезаю обратно в постель и закутываюсь в одеяло. Все, я сделала что могла. Всегда безопаснее, когда свет включен.