Ход королевой - Бернард Вербер

Информация в наушниках вынуждает Софи все сильнее хмуриться.

– Начальник бельгийской полиции опасается, что если открыть калитки, то толпа ринется на поле и воспрепятствует нормальному проведению матча.

– Он готов дать людям погибнуть, чтобы спасти матч?!

– Организаторы игры боятся, что драка болельщиков попадет на телевизионные камеры мировых каналов, направленные на поле, а не на трибуны.

– Если они не откроют эту сетку, то всему сектору Z несдобровать, их раздавят об нее, превратят в мясной фарш!

Предчувствие Моники оправдывается: отступающие напирают на скопившихся позади них, давка неизбежно усиливается, зрители толкают друг друга со все большим ожесточением. Кое-где итальянцы оказывают сопротивление и отбиваются ножами от англичан, размахивающих гораздо более длинным оружием.

Напор на сетку непрерывно усиливается. Тем временем конные бельгийские полицейские флегматично стерегут ее с противоположной стороны, верные приказу – никого не пускать на образцово постриженное футбольное поле, готовое для проведения матча.

Все дальнейшее походит на сцену ада в манере Иеронима Босха.

В зоне сектора Z кипит бой, люди давятся и топчут друг друга.

Софи по-прежнему переговаривается по рации со своими информаторами. Насколько может понять Моника, она дает указания по поиску исчезнувшей из виду мишени террористов.

Глядя на полицейских лошадей, Моника не может не сравнивать разворачивающуюся у нее на глазах трагедию с шахматной партией, где тоже действуют кони, слоны-«офицеры» и, главное, пешки.

– Да, за всем этим стоит Николь О’Коннор, – соглашается она.

– Как, по-вашему, она поступит?

– Она сумела подбить людей в лагере англичан на атаку. Она может воздействовать на связь бельгийской полиции, чтобы та не действовала рационально. Она может… даже не знаю… вдруг она там, в гуще дерущихся? У меня впечатление, что повторяется происшедшее в отеле «Саутгемптон»: там тоже было манипулирование толпой.

Неужели она может быть настолько искусным стратегом?

– Постарайтесь уточнить вашу мысль.

– Николь О’Коннор запускает волны атак, шлет одну за другой мелкие группы и с их помощью будет воздействовать на избранные цели.

Софи не нужно объяснять дважды: она скороговоркой отдает приказы по рации.

Напряжение продолжает нарастать. Работающий рядом с двумя женщинами швейцарский журналист переходит на крик, едва не плюясь в камеру:

– Здесь разворачивается настоящая бойня! Война, но по старинке, как в Средневековье. Камеры показывают взрыв коллективного безумия, в которое выродилось вполне мирное мероприятие. И это спорт? Все еще ожидается решение УЕФА о проведении или отмене матча. Тем временем я вижу самодельные носилки, их мастерят из обломков баррикад, чтобы начать выносить тела…

И тут Моника, не выдержав, пользуется удобным расположением VIP-ложи, чтобы выбежать на поле и очутиться перед сеткой, на которую напирает толпа беглецов с трибун.

– Надо отпереть калитки, это уменьшит напор! – обращается она к конному полицейскому, обильнее остальных обшитому галунами.

– Немедленно вернитесь на свое место, мадемуазель! – сухо приказывает тот.

– Вы что, не видите, тут будет гора трупов!

Полицейский молчит, сжимая зубы.

В него вдолбили подчинение командирам, их приказам. Он не умеет мыслить самостоятельно. Это как будто моя шахматная фигура, мой «слон», но если он и дальше будет упираться, то от него не будет проку.

Звучат все более душераздирающие крики, но полицейский в седле хранит невозмутимость.

– Не хотите сами – дайте ключ мне.

– Вернитесь на место, мадемуазель, находиться на поле запрещено.

Главное – не медлить.

Видя, что события приобретают все более трагический оборот, Моника дергает жандарма за руку. От неожиданности он сползает из седла на землю. Она выхватывает из его кобуры револьвер и направляет на него.

– Ключ!

– У меня его нет! – выдавливает он, пытаясь встать.

– У кого он?

– Не знаю…

Она понимает, что проигрывает партию чиновникам, не желающим брать на себя ответственность из страха за свою карьеру, за продвижение вверх по административной лестнице.

За сеткой в секторе Z нарастает свалка, из ее гущи несутся истошные вопли, но уже не такие громкие, потому что в легких вопящих больше нет воздуха. Глаза распятых на сетке стекленеют.

Монику душит гнев, ей невыносимо собственное бессилие перед этим апокалипсисом, когда коллективные озверение и глупость сеют смерть.

6

На Николь красная футболка «Ливерпуля». Она продвигается вперед, не отходя от Райана Мерфи. Тот вооружен мачете.

В начале операции Райан хотел, чтобы Николь держалась сзади, но молодой австралийке приспичило затесаться в толпу хулиганов, и она примкнула к отряду ИРА в секторе X, получившему задание атаковать сектор Z. Райан предупредил ее, что их мишень находится там.

Теперь, когда защитная решетка опрокинута, немногочисленные бельгийские жандармы получили приказ действовать на других участках. Путь свободен.

Мало создать хаос, надо им управлять.

Пока все развивается по плану Николь.

Их мишень, предатель, находится там, где предполагалось.

Николь продвигается в его сторону.

Сейчас он вместе с другими болельщиками «Ливерпуля» дерется с итальянцами. Николь, зайдя ему за спину, прижимает к его носу смоченный хлороформом платок. Он шатается.

Дальше все происходит очень быстро.

Райан подает сигнал детине-сообщнику, держащемуся в нескольких метрах от кучи малы, и тот вступает в дело: хватает потерявшего сознание предателя, обеими руками сдавливает ему грудную клетку и ждет, пока он испустит дух.

Николь закрывает глаза и глубоко дышит, как будто впитывает жизненную энергию казненного.

Нельзя не признать, что лишение человека жизни доставляет странное удовольствие.

Райан удостоверяется, что у предателя пропал пульс, после этого Николь распоряжается, чтобы тело положили там, куда, по ее расчетам, откатятся болельщики и, как и следует обезумевшей толпе, слепо его затопчут.

На трупе будут следы сдавливания, как и на телах множества других жертв. Никто не заподозрит, что произошло умышленное убийство.

7

Моника задержана.

Вместе с другими зрителями, заподозренными в участии в массовом насилии, она доставлена в ближайшее отделение полиции. Ее соседи – даже не английские хулиганы из сектора Z, а, в основном, итальянские «тиффози»[9], которых сгребли за пределами стадиона.

Дверь открывается, входят новые задержанные. В большой камере становится еще теснее.

Моника мучается от запаха пота и пива.

Какая-то троица встает и направляется к ней.

– Бонжур, мадемуазель.

Только этого не хватало!

– Она тебе не отвечает. Наверное, стесняется.

– Не бойтесь, мы не страшные, – говорит третий с сильным итальянским акцентом. – Мы умеем вести себя с дамой.

Они приближаются. Она сжимает кулаки, готовая пустить их в ход.

Но тут дверь камеры опять открывается, сотрудник бельгийской полиции находит глазами Монику и делает ей знак следовать за ним.

Ее приводят в кабинет начальника комиссариата. Тот смотрит по телевизору прямой репортаж о развитии событий на стадионе «Эйзель». Рядом с ним