Седьмая жертва - Александра Маринина

– Ну, насколько я помню то, что мне докладывал впрошлый раз Коротков, вы как раз и ищете сумасшедшего, – заметилГордеев, – так что удивляться нечего. Псих – он и есть псих. Как идетрозыск?

– Идет как-то, – неопределенно ответила Настя. –Ни шатко ни валко. А может, и наоборот, все на ушах стоят по всей стране,вылавливают из населения нашего Горшкова. Только суть от этого не меняется –его пока не нашли. А я каждую минуту жду новый труп с пламенным приветом отуважаемого Александра Петровича. Вчера Ольшанский получил наконец его личноедело и отправил экспертам, чтобы почерк и дактокарту посмотрели.

– Другие версии есть? Или вы в одного своего Горшковауперлись и ждете у моря погоды?

Настя вздохнула. Других версий не было. Вернее, они были, нокакие-то неопределенные. Совершать эти убийства мог и не Горшков вовсе, а любойдругой человек, решивший свести счеты со следователем Образцовой или соперативником Каменской. И Настя, и Татьяна служили больше десяти лет, иколичество людей, которые остались, мягко говоря, не вполне удовлетворенырезультатами общения с ними, исчислялось далеко не одним десятком. Что жетеперь, проверять всех поголовно? Татьяна вспомнила Александра ПетровичаГоршкова как наиболее вероятного подозреваемого с замашками сумасшедшегомстителя. Больше никто на ум не приходил ни ей самой, ни Насте.

– Понятно, – кивнул Гордеев. – Расслабились,девочки. О приятном стали думать, на Горшкова всех дохлых кошек повесить решилии отдыхаете. Ты мозги давно последний раз напрягала?

– В прошлом году, – пошутила Настя, – когдаеще у Заточного работала. С тех пор как-то не довелось.

– Вот оно и видно. Ты что же, и в самом деле не знаешь,кто может иметь на тебя такой зуб? Стыдно, деточка. На тебя не похоже.

– Виктор Алексеевич, – горячо заговорилаНастя, – поймите меня правильно, это же чистая статистика. Если бы каждыйпреступник, которого поймали, начинал после освобождения мстить операм иследакам, то нас всех давно уже в живых бы не было. Тот, кто все это затеял,чем-то отличается от общей массы преступников, поэтому и ведет себя не так, какостальные. И дело тут совершенно не в том, что он имеет на меня зуб, а в том,что у него мышление другое и психика другая. Этих, с зубами и с камнями запазухой, – легион, и весь этот легион марширует в ногу, а наш урод – не вногу. Я пыталась вспомнить такого вот, особенного… Сауляк покончил с собой.Галл расстрелян. Арсена убил его же собственный помощник, ко мне приревновал.Эти трое были личностями, причем незаурядными, неординарными, от них можно былобы ждать такой гадости. А все остальные – рядовые, обычные, ничем невыделяющиеся типы. Я не могу себе представить, чтобы кто-то из них…

– От тебя не требуется представлять, – сухопрервал ее начальник, – ты пока еще не писатель и не кинорежиссер. От тебятребуется будничная, повседневная сыщицкая работа. Работа с информацией. Еепоиск, сбор, накопление, анализ. Ты хочешь, чтобы я устроил тебе здесь курсыповышения квалификации на лавочке? Отправляйся в контору, доставай из сейфа всесвои материалы начиная с первого же дня работы в розыске и принимайся за дело.

Завтра жду тебя в это же время с первыми результатами. Чертзнает что!

Совсем от рук отбились, стоило мне чуть-чуть прихворнуть.Развалит Коротков отдел, чует мое сердце…

Выйдя за ограду, окружавшую госпитальный парк, Настя увиделавыходящего из машины Короткова.

– Чего кислая такая? – спросил Юра. – ОтКолобка получила?

Она поежилась на пронизывающем ветру и молча кивнула.

– Ты, вероятно, тоже получишь. Их светлость не внастроении.

– Ничего, отобьюсь, я ж не такой нежный, как ты. Тебеплохую новость сразу сказать, или лучше завтра?

– Неужели… третий? – с тревогой спросила Настя.

– Пока нет. Хуже.

– Что же может быть хуже?

– А хуже может быть то, что мы опять не знаем, когоискать. Костя Ольшанский экспертам бутылку коньяку поставил, чтобы онипобыстрее заключение дали по почерку Горшкова и по отпечаткам пальцев. Вот онии дали.

– Ну и?..

– Не Горшков это. Даже близко не лежало. Так что давайдумай, подруга, Татьянино предположение не подтвердилось, с ее подозреваемым мыпролетели, как фанера над Парижем. Теперь твоя очередь.

«Ну вот, так я и знала! – с отчаянием думала Настя,впихиваясь в битком набитый троллейбус, идущий в сторону метро «ОктябрьскоеПоле». – Я почему-то с самого начала чувствовала, что это окажется неГоршков. Я очень люблю Татьяну, я за нее боюсь и переживаю, но бояться за жизньдругого человека – это совсем не то же самое, что бояться за свою собственную.Если это направлено не против Тани, значит, против меня. Господи, какая же ямерзкая!

Как мне не стыдно так думать! Выходит, лучше пусть Танюубьют? Нельзя так думать, нельзя, нельзя! У Тани маленький ребенок, она –талантливый писатель, люди ждут ее книг, ее жизнь стоит дороже моей, я должнарадоваться, что это оказался не Горшков. Я должна радоваться, что убийцапытается свести счеты не с ней, а со мной, потому что от моей смерти ущербаменьше, после меня дети сиротами не останутся. Я должна радоваться… Но я немогу. Мне страшно».

ПЕРВАЯ ЖЕНА УБИЙЦЫ

Он требовал от меня невозможного, но понимать это я сталатолько потом.

Сначала все было замечательно, похоже на сказку, котораябудет длиться вечно.

Институт я не выбирала, скорее это институт выбрал меня. Немогу сказать, что я в семнадцать лет жаждала получить высшее образование.Учиться я вообще не очень любила, но школу закончила вполне благополучноисключительно благодаря своим спортивным данным. Меня включили в юношескуюсборную страны по волейболу, я ездила на бесконечные сборы и соревнования, а впромежутках между ними – на ежедневные тренировки. Школа мной гордилась и всемне прощала за спортивные достижения. Меня даже в комсомол принимали заочно, нетаскали в райком и не мучили вопросами по Уставу (я бы все равно никогда его невыучила). Я же в это время участвовала в матче на юношеской Олимпиаде.

Так что институт я выбрала тот, что был поближе к дому.Вступительные экзамены, конечно, сдавала, но и без того было ясно, что меняникто заваливать не станет. И высшие спортивные чиновники ходатайствовали, да иинститутское руководство понимало, что я буду играть за студенческую команду наУниверсиаде.

Когда он обратил на меня внимание, я даже не повериласначала, что это происходит со мной. Самый лучший студент, гордость института,четверокурсник, о котором всем было известно, что его после пятого курса берутв аспирантуру, – и я, троечница-второкурсница. Хотя и хорошенькая была,спору нет. Его внимания добивались и страдали по нему все без исключениядевчонки, а он выбрал меня. Мне завидовали. Мной восхищались: ну как же, сумелазахомутать самого Ландау. Это прозвище у него такое было – Ландау. Гений физикии сопромата.