Ведьма. Избранница Волка - Хэля Хармон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Беловолосый издал горлом странный птичий звук. То ли клекот, то ли затяжной выдох. Юрий слышал такой булькающий свист в легких некоторых свежих покойников. Валя выцепила эту яркую мысль Юрия из их общего информационного поля, и ясно представила, как Беловолосый тащит голую мертвую Надю за окоченевшую белую руку. Как в ее грудной клетке что-то сдвигается. И воздух выходит через раны и из горла с точно таким же звуком.
— Ничего страшного, что ты тащил меня, как колоду, — весело продолжала Надя, а лицо Беловолосого стремительно бледнело с уклоном в зеленоватые оттенки, — ничего, что пересчитал моей головой все ступеньки на деревянном спуске к реке, в которую ты меня выбросил. Прямо как в Винни Пухе, помнишь?
Надя рассмеялась. Беловолосый, кажется, покачнулся. А она все говорила:
— В книге мальчик держал медвежонка за ногу и тащил. А Винни Пух бился о каждую ступень головой. Как я. Только моя голова громче стучала. Но мне было совсем не больно, — Надя улыбнулась, заглядывая в серые глаза Стража. Тот снова что-то судорожно проверил в нагрудном кармане. Напоследок, Надя передразнила его неживой длинный выдох.
— Мы… — получилось сипло, Беловолосый прокашлялся и начал снова, — мы выполняли приказ. Ритуал надо было скрыть. И людям представить все, как обычное убийство… Прости меня.
Надя тем временем успела приблизиться к мужчине вплотную. Он кажется и думать забыл о недовольстве некоего Верховного Стража. Надя совершила еле заметное движение — качнулась вперед, целуя Беловолосого Стража в губы. Тот дернулся и обмяк.
Надя отстранилась от него и тихонько хихикнула: “Никогда не целовалась. Не успела”. Затем беззаботно развернулась и начала вальсировать в лунном свете, мурлыкая мелодию себе под нос.
Валя понимала, что Надя таким способом просто нейтрализовала Беловолосого Стража. Что-то сделала с предметом, который он все время проверял в нагрудном кармане: оттуда показались зеленые вьющиеся ростки, похожие на молодой горошек. Да и сам Страж выглядел осоловело.
Валя понимала, что это уловка. Что Надя открыла Семенову какую-то дорогу. То ли просчитать коллегу и конкурента, то ли просто перехватить инициативу в беседе.
Но еще, Валя поняла, что все это правда. Что Беловолосому приказали — и он волок ее мертвую младшую сестру как куклу. И она билась головой о ступеньки. Что не дрогнув, он выкинул маленькое, почти детское тело на речную отмель. И что Надя действительно не успела. Ни поцеловаться ни влюбиться. На момент смерти ей было девятнадцать с половиной лет.
Валя почувствовала, что лицо щиплет от жгучих дорожек слез, только когда рука Юрия нежно коснулась ее щеки, чтобы их деликатно смахнуть.
А через три дня Валина маленькая сестра снова должна была умереть.
Валю это совершенно не устраивало.
Глава 41. Плюс два
Когда Надя закончила вальсировать и снова порхнула навстречу одеревеневшему Беловолосому Стражу, он не пошевелился. Не пошевелились и его соратники, стоявшие позади него.
Никто не помешал ей запустить руку в его нагрудный карман и достать пригоршню черной, как будто маслянной земли, пронизанной молодыми ростками. Надя запустила в самое сердце земляного комка тонкие белые пальчики и медленно вытянула кулон-каплю на цепочке. Тот самый артефакт из горного хрусталя, что пропал вместе с Андреем. Тем утром, когда Ольга стала Стражем. Кажется, уже целую вечность назад.
— Ну рассказывай, что вам известно, — по-деловому обратился к Беловолосому Стражу Семенов, — и мы, в свою очередь, расскажем все, что знаем сами. Враг у нас с вами общий…
Обратно в поселок ехали на аккуратном бесшумном микроавтобусе. Беловолосый Страж отправился с ними. Он сел за руль. Семенов рядом. В просторном салоне Валя, Юрий, Надя и Ольга сидели друг напротив друга.
Беловолосый, которого на самом деле звали Максим, говорил почти спокойно. Лишь изредка его голос срывался на короткий сип. Впрочем Страж почти сразу брал себя в руки.
— По нашим сведениям, Андрей Рерих не покидал земель своей прародительницы. То есть… Мы не знаем, кто был под личиной и как ему это удалось. Но это кто-то могущественный. Он создал спрутов, марионеток, не менее десятка. За ним тянется кровавый след по всему городу. Он обретается и вокруг земель Геллы… Но пересечь границу не может.
Семенов застонал и прикрыл руками глаза.
— Вот я старый дурак, — протянул он, — и ведь труп нашей старушки почти ровно на границе лежал! По ту сторону.
— Он вас выманить пытался. — продолжил Максим, — и преуспел. Чего он хотел трудно сказать. Думаю вас увели спруты. А сам он в это время искал гримуар Геллы на месте. Он ведь не может зайти за черту, только если мать там. Если мать покинула земли — может.
— Это все верно, — подхватил Семенов, — но только в случае, если сам он — один из наследников. А все наследники Геллы, кроме Андрея, сейчас с нами, — подытожил Старший Страж.
— Верховный всем этим очень обеспокоен, — выдохнул Максим.
— Так и разобрался бы давно, — неожиданно резко перебил Семенов, — но нет, он ждет чтобы нас всех передавил как щенков! Как тогда… Черт. А потом Верховный конечно выйдет на сцену и все уладит.
В салоне повисло напряженное молчание. Колеса тихо шершаво касались влажной дороги. В темных окнах мелькали желтые глаза придорожных фонарей.
— Андрей все время был с нами. Внутри дома. Это не он, — напомнила Валя. Она полулежала на коленях Юрия, укрывшись его курткой. Сильные руки бывшего Стража согревали ее озябшие плечи.
— Не он, — согласился Семенов, — но кто-то мерзавцу помогал изнутри. И я других кандидатур не вижу.
— Пока я лежала на дне Медовой реки, — вдруг заговорила Ольга, — Андрей полез в дом Пасечника. Он что-то там взял. Кроме кулона. Тогда все и началось.
— Значит, первое, — объявил Семенов, — постоянно держимся вместе. Рядом с Валентиной не менее двух из нас находится всегда. Независимо от ситуации. Еще трое суток мы обязаны продержаться. Безусловно, мы не должны допустить повторение трагедии со второй сестрой…
Валя крепко сжала руку Юрия, тугая игла тоски пробила ее грудь, пригвоздила к месту, как бабочку в энтомологической коллекции. А Надя просто виновато улыбалась и украдкой поглядывала мимо Вали. Через тонированное окно микроавтобуса. На дорогу. На желтоглазые фонари. На поле. На едва различимые в ночи домики вдалеке. На чью-то жизнь, с огородами, детьми, внуками и просевшими крышами ветхих дачных лачужек. Но все равно — жизнь.
— И более того, — сказал Семенов громче,