Идеальный папа - Марина Владимирова-Бойко

Вероника продолжает улыбаться. Не пробивная, как каменная стена. Я гоню ее от себя, а она цепляется за каждую ниточку. Разве не понятно, что я ее не хочу. Видеть. Слышать. Работать. Знать, что она существует. Зачем продолжать стоять на своем? Пытается, как-то сгладить углы. Это жутко напрягает, когда она готова стелиться ковровой дорожкой, только ради своих каких-то убеждений. Принципов. Даже знать не хочу ради чего она здесь. Не случайно.

Два часа перелета, а потом важные переговоры – меня совершенно не утомили. Меня утомила компания Вероники. Оказывается, она остановилась в том же самом отеле, что и я. Знала заранее. За годы совместной работы, она меня хорошо изучила. За это респект.

Теперь понимаю, почему она так умело проводила сделки. От нее просто не отвязаться. Банный лист и то по каким-то, пусть субъективным причинам, но отливается, а Вероника – нет.

Приходится встречаться с ней в гостинице, в баре, когда хочется просто побыть наедине.

Встреча с партнерами, проходит быстро и гладко, как никогда. Понимаю, что Вероника заранее подсуетилась даже здесь. Подготовила не только бумаги, но и уже наших будущих спонсоров. Не просил ее об этом, даже не намекал. Видит Бог, я хотел по-хорошему закончить все наши рабочие отношения. Сама напросилась. Жаль, что сейчас не ссылают в Сибирь. Веронике там бы понравилось.

В одном из своих лучших платьев она подходит ко мне в тот момент, когда я сижу за барной стойкой и внимательно смотрю, как бармен в рубашке молочного цвета начисто протирает стаканы вафельным полотенцем. В баре не многолюдно, не шумно. Лишь едва играет музыка. Свет слегка приглушен, но это только еще больше расслабляет.

- Привет! – мягко произносит она и садится рядом. Заказывает лимонад и постоянно бросает блуждающий взгляд на меня.

- Почему в гордом одиночестве скучаешь? – спрашивает, улыбается и потягивает из трубочки зеленую прохладильную жидкость.

- Вероника, почему ты преследуешь меня. Зачем? Понимаешь, у меня нет к тебе никаких чувств, - собираюсь уходить. Настроение испорчено.

- А к кому они есть? К этой выскочке? Разведенке с ребенком? – отставляет напиток в сторону, встает со своего места и  заливается смехом.

- Знаешь сейчас с кем она? С твоим водителем. Об этом все знают. Только ты один слепой… Она обманывает тебя. Изменяет за твоей спиной.

- Замолчи! Не смей произносить даже ее имя. Ты все врешь! – перехожу на грубость, перехожу на крик.

- Поедь, посмотри, как она кувыркается с ним. И убедись в моих словах. Если я не права – обещаю, я навсегда исчезну из твоей жизни.

Она врет. Нагло, подло, хитросплетенно. Что ей остается еще делать? Откуда ей знать? Она просто пытается всячески меня вернуть. Любыми способами и методами унизить Риту в моих глазах. Ничего у нее не получиться. Ничего. Я верю Маргарите, как самому себе. Она такая светлая, солнечная.

Решаю доказать, что слова Вероники не имеют никакого значения. Собираю вещи, еду в аэропорт. Покупаю ближайший билет до Екатеринбурга. Признаюсь сам себе. Слова Вероники меня зацепили, а мужское любопытство сыграло злую шутку.  Я верю, Маргарите и всегда буду верить. Я думал, что будет именно так.

В гостиной меня никто не встречал. Был удивлен, что нет неожиданного появления Анны. В доме стояла мертвецкая тишина. Лишь слышно, как за окном гуляет ветер.

Когда зашел на кухню, увидел пустую бутылку, два бокала. А в комнате до сих пор витает аромат ее духов. Тут же помчался к Рите. Сломя голову, позабыв обо всем. Жизнь проносится перед глазами, почему-то понимал, что я ее теряю. Теряю самое важное и дорогое в своей жизни.

А когда открыл двери… Все угасло. Все потеряло всякий смысл.

При свете утренних лучей  увидел ее, замотанную в одеяло.  Рядом он. Лежит на животе рядом с ней, как хозяин моей женщины. Моей. Единственной. Дорогой.

Открывает глаза, ведет себя растерянно. Настоящая актриса. А я верил ей. Сильно верил.

Ничего не хочу слышать просто ухожу. Навсегда из ее жизни.

- Герман! Герман! Я все объясню! - бегу вслед за ним. Кровь приливает к лицу, окрашивая мои щеки в колючий, багряный цвет. Он же все не правильно понял. Все! Сейчас этот чертов водитель все расскажет. Это просто глупое недоразумение. Я пытаюсь спасти положение, но почему-то меня не покидает ощущение, что ничего он ему не расскажет. Иначе, зачем бы ему было сверкать красными труселями в моей постели. Тут явно попахивает ядом. Ядом Вероники. Что же, теперь она может праздновать победу. Свой триумф.

Догоняю его уже на лестнице. Он стоит ко мне спиной, а я продолжаю искать какие-то оправдания. Эмоционально жестикулирую руками, чешу макушку, пытаюсь, хоть что-то придумать. Понимаю, что это тупик. Тут сложно что-то говорить. Такая ситуация, когда ничего нельзя сказать, кроме слов.

- Ничего не было Герман. Спроси у него. Спроси! Он просто сказал, что он мой земляк.

- Уходи. Я не хочу слышать, - его голос раздается эхом. Пульсирует в висках, бьет хлыстом по сердцу.

Не вижу его лица. Он продолжает стоять ко мне спиной. Между нами тишина. Долгая. Тягучая. Раздирающая. Хочу коснуться его плеча, но понимаю, что все бесполезно. Сжимаю ладони в кулаки, тянусь к нему, но резко разворачиваюсь и хочу бежать. Потому что все так сложно. Ухожу, собрав всю волю в кулак, так и не посмотрев в его глубокие, иссиние глаза.

Вот и сказочки конец. «Фенита ля комедия»! – хочется процитировать известную фразу Евгения Леонова. И как эту ситуацию можно объективно сформулировать? Тут вообще без вариантов. Я попала в очередной раз. Понятное дело. На чистой совести каждый хочет потоптаться. Особенно такие, как Вероника.

Я не помню, как я собирала вещи. Не помню, как будила Полю. Зато я отчетливо помню, как я била в грудь того самого земляка и со слезами на глазах и просила рассказать все Герману. Объяснить, что между нами ничего не было и никогда ничего не может быть, кроме обычного человеческого общения.

Но он ничего не ответив мне, оделся и вышел из комнаты на прощанье громко хлопнув дверью.

Когда вот все так все хорошо складывается. Когда тебя почти настигла волна счастья, не переживай! Обязательно найдется тот, кто подложит кучу коровьих лепешек. И хорошо, если коровьих.

- Мамочка! Что происходит? Куда мы собираемся? А куклу можно взять? – тараторит Поля еще сонным голосом.

А я не знаю, что делать дальше. Чувствую себя виноватой. Ругаю, матерю на чем свет стоит. Конечно, она меня предупреждала, что не отдаст своего мужика. А я-то дура проигнорировала ее сообщение. Нужно было ждать подставы из любого угла.

Хочется видеть в людях хорошее. Хочется верить, доверять. Знать, что не обманут. Но так не бывает. Некоторые преследует свои какие-то цели. Материальные, физиологические. И поэтому в людях можно ошибаться.

Когда я разговаривала, с так называемым земляком -  у меня на душе было светло. Потому что я вспомнила свой дом. Я вспомнила, как я бегала на озеро, гоняла на велосипеде. У нас не было интернета, мультики только по выходным и все свободное и не свободное время мы проводили на улице. Я любила шить куклам платья, отрезая от маминой юбки кусок материи. Потом стоять в углу, но знать, что моя барби точно попадет на бал. Ведь платье я ей сошью из самой красивой ткани в нашем доме.