От Северского Донца до Одера. Бельгийский доброволец в составе валлонского легиона. 1942-1945 - Фернан Кайзергрубер

И тем не менее люди набивают нам карманы сливами и засовывают большие ломти белого хлеба за пазуху. Пока остальные члены семьи караулят возле окон, «пан» и его мальчишка помогают нам взобраться в седло и отвязывают лошадей. К счастью, дорога делает небольшой изгиб, и русские не могут видеть нас из своей избы. Очень медленно, со всеми предосторожностями, чтобы производить как можно меньше шума, то и дело с опаской оглядываясь, мы отъезжаем, держась под прикрытием домов. 200 метров, 300, 500. Дальше нас не заметят: мы вышли из их поля зрения. Погоняем лошадей. Мое сердце бьется спокойнее, и я даже не заметил, когда оно перестало бешено стучать. Я больше не потею, пот пропал – может, я и не потел? Или он уже высох под солнцем? Мы то и дело оборачиваемся назад, постоянно опасаясь появления полчищ казаков, преследующих нас! Трудно поверить, что нас не заметили, поскольку мы даже не пытались прятаться, когда въезжали в деревню. Спасибо, что селяне нас не выдали, а то вы никогда не услышали бы эту историю.

Час спустя, с еще более непринужденным видом, чем при выезде, мы возвратились в Кубано-Армянск. О своих приключениях мы рассказываем только самым близким друзьям, тем, с кем делимся сливами и хлебом. Потом отправляемся отдохнуть, чтобы забыть о своих переживаниях, потому что нам, разумеется, ночью опять в караул.

30 августа и 1–2 сентября караульная служба проходила как обычно, и, как обычно, ближе к 10:00 утра связываемся через патрули с Червяковом и Папоротным, еще одним хутором с фруктами, среди которых есть сорт двойных слив – вроде сиамских близнецов, – которые изумляют меня. Но, поскольку они вкусные, я перестаю задавать вопросы и удовлетворяюсь тем, что просто их ем. Вообще-то фруктов мы едим больше всего остального и, учитывая расстройство желудка, которым мы страдаем уже несколько месяцев, дизентерия не прекращается. За несколько дней мы потеряли в весе столько, что на нас остались только кости да кожа. От 15 до 20 раз в день мы бегаем в виноградник, в идеальное отхожее место. Более того, сидя на корточках можно, не сходя с места, собирать виноград. Сразу после поедания он возвращается к подножию лозы, породившей его. Действительно, виноград проходит через желудок, не задерживаясь в нем, ничто не препятствует его выходу наружу. Когда ты действительно подхватил дизентерию, а медикаменты не дают никакого эффекта, то тебя уже не волнует, что ты ешь. Кроме того, когда рационы запаздывают или не приходят вовсе, солдат ест все, что сможет раздобыть! Я почти уверен, что, если есть цемент или гранит, наш организм переварит их в воду. Дизентерия, постоянная усталость от караульных обязанностей и патрулей, расстройство желудка… но есть еще вши и «русские» язвы. Помимо всего прочего, необходимо раз в день найти время и сходить в лазарет, чтобы промыть язвы. Мы выстраиваемся в очередь, и, когда подходит наш черед, медики, не тратя времени на то, чтобы снять повязки, просто льют на них риванол прямо из бутыли. Мы быстро приходим к выводу, что от этого риванола никакой пользы. Зато, когда подвозят рационы, вместе с провиантом мы часто получаем две-три небольшие бутылки водки, которые употребляем по собственному усмотрению. Вместе с несколькими товарищами мы решаем использовать этот алкоголь для лечения язв. Итак, для информации докторов я должен заявить, что это мощное средство. После выливания по пол-литра водки в день на язвы, а не в пищевой тракт я могу решительно утверждать, что от всех тех ран, которые подвергались такой обработке в течение 8–10 дней, не осталось ничего, кроме пятен на коже. Все равно не люблю я водку… по крайней мере, тогда не любил! Что касается выпивки, то с одним из моих товарищей произошел весьма забавный случай. Я шел позади него в одном из бесчисленных рутинных патрулей, когда заметил у него новую разновидность фляги. Моя фляжка с одной стороны выпуклая, а с другой вогнутая, как и все, что я видел до этого момента. Однако фляга моего товарища имеет форму надутого шара, совершенно круглой сферы. Я настолько заинтригован, что не могу не обратить его внимание на фляжку. Должно быть, она вмещает в себя вдвое больше, чем моя! Пораженный, он ощупывает фляжку и быстро снимает ее с ремня. Хочет открыть, но не может. Пробует еще раз – бесполезно! Говорит, что перед тем, как покинуть деревню, заправил ее из хозяйской бочки и что она полна вина. Я уже заметил, что все селяне изготавливают вино. Но это вино еще в процессе брожения, поэтому фляга так и раздулась. Я советую ему избавиться от фляжки, поскольку опасаюсь того, что может случиться. Мне не приходится повторять свой совет дважды, и он бросает ее как можно дальше. Когда фляга ударяется о дерево, в которое метили, она тут же взрывается, разбрасывая во все стороны обломки алюминия. Кажется, мы все инстинктивно бросились на землю, как если бы это была граната. Остатки фляги валяются у подножия дерева, горлышко по-прежнему туго закручено, вокруг полно мелких рваных осколков алюминия. Больше он никогда не нальет вина во флягу – если только сможет найти себе другую.

4 сентября, ближе к полудню, отправляем усиленный патруль, весь взвод Дени, на разведку. Нужно проверить местность в направлении Измайловки и выяснить, нет ли в ней неприятеля. Это селение в нескольких километрах северо-западнее Кубано-Армянска. В разведгруппе, среди других, три ветерана Légion étrangère – Французского иностранного легиона: старшина Дюзевю и братья Лопер. Эти товарищи носят награды, которые заслужили, когда носили другую форму. У них нашивки, о которых только можно мечтать: Тонкин (Северный Вьетнам), Сахара, Марокко, Риф. Присутствие этих «стариков» – опытных солдат – еще больше вселяет в нас уверенность. Проводником у нас местный житель, кажется староста деревни. Получив приказ, колонна выступает в полной тишине. Мы не вернемся, пока не выполним задание. Приказ выполняется беспрекословно, и, как только мы вступаем в лес, не звучит ни единого слова. Если вдруг под ногой хрустнет сухая ветка, на нарушителя тут же обращаются сердитые взгляды его соседей по колонне. Такие неодобрительные взгляды заставляют проштрафившегося чувствовать себя виноватым и впредь быть более осторожным. Погода прекрасная, жарко, но листва дарит нам тень и божественную прохладу. Если бы мы только могли идти как туристы и наслаждаться этой почти девственной природой. Что за волшебный, не тронутый рукой человека ландшафт! Какие ностальгические воспоминания придут к нам потом! Как только кому-то кажется, будто он слышит звук или замечает что-то подозрительное, вся колонна немедленно останавливается. Мы замираем, опустившись на одно колено или распластавшись рядом с деревом, пока дозорные на флангах или во главе колонны тщательно не исследуют окрестности или, при помощи биноклей, не рассмотрят то, что привлекло их внимание. Это может быть необычной формы пень, звук убегающего животного, испуганного нашими шагами, или крик встревоженной птицы. Как только все выясняется, колонна продолжает путь. Так мы движемся около часа, может, чуть больше. И тут видим просвет в деревьях, признак вырубки, который по мере приближения становится все более ясным и понемногу увеличивается. Мы замедляем шаг, и двое наших отправляются вперед, на разведку. Мы находимся на краю леса, перед нами расстилается чистое место. Селение расположилось на невысоком холме в центре вырубки, здесь несколько участков, засеянных кукурузой, как и везде в Южной России, и густые заросли – большая роща между нами и деревней. Мы выходим на вырубку, на яркий солнечный свет. Вдруг неожиданно слышим женский голос, кричащий «Немцы!». Я не видел эту женщину, пока она не закричала, а сейчас она бежит к избе. Три русских солдата тут же выскакивают из избы и бросаются в заросли, где и исчезают из вида. Наш товарищ Пакю, ординарец капитана Чехова, поворачивается и направляется к роще, призывая русских сдаваться. У меня такое ощущение, что они подчинятся. Они дают Пакю приблизиться. И вдруг, вопреки всем ожиданиям и просто здравому смыслу, открывают огонь из автоматов. Пакю падает на землю. Второго товарища, находящегося чуть позади, тоже достает пуля. Это Жак П. Мы поспешно берем заросли в полукольцо и стреляем наугад в разных направлениях, поскольку непонятно, где там затаились русские. Те не выдерживают и с криками выходят из рощи с поднятыми руками, они сдаются. Один из них ранен куда-то в ногу. Он хромает и морщится. Кто-то из наших, вместе с санитаром, бросается к Пакю, который неподвижно лежит лицом вниз. Медленно сочится кровь, пачкая землю вокруг его головы. Пуля попала ему прямо в лоб, он мертв! Жаку П. повезло, несказанно повезло. Пуля лишь слегка задела его грудь после того, как расщепила висящий на шее личный медальон. Он отделался царапиной на грудной клетке. Остальные стоят вокруг пленных. О чем они думали? Что смогут убежать от нас? Убить одного нашего, другого ранить, а после сдаться! Нужно было либо сразу сдаваться, либо биться насмерть. Они должны были знать, что скрыться у них нет шансов! Недооценили ситуацию? Не понимаю.