Воспоминания сестры милосердия - Татьяна Варнек

Наконец мы доехали до станции Федоровка. Там столпотворение ужасное. Все пути забиты поездами, пришедшими по нашей линии и от Токмака. Стояли они на всех путях и длинной лентой один за другим. Нам надо было ждать очереди на паровоз. Наша старшая сестра Верещагина, которая больше всего волновалась из-за получения креста, передала старшинство свое сестре Томашайтис и уехала с первым отходящим поездом. Бегала и всем говорила: «Прощайте, деточки!» Больше ее никто не видел и ничего не слышал о ней.

Почти сразу же после ее отъезда, еще вечером 15-го, сестры Томашайтис и Титова встретили знакомых летчиков, которые уезжали со своей базой, и предложили им их вывезти. Они попросили Эдигера их отпустить и уехали. Сестра Титова мне передала бельевую, а Томашайтис – хозяйство, так как она была хозяйка, и заодно и старшинство.

Я сделалась старшей сестрой и заполнила свои карманы ключами от ящиков с бельем и продуктами. Меня все очень дразнили! Работы никакой, и все мое хозяйство, продуктовое и бельевое, – заложено в вагонах!

Но нас не двигали вперед: все не было паровоза! Подкармливал нас питательный пункт, но ему удалось как-то уйти раньше.

Утром 16 октября к нам со всех сторон поползли раненые и больные. Начали искать для них вагоны. Нашли и подкатили две теплушки, а к другой стороне прицепили две другие, которые нам уступил дезинфекционный отряд, стоявший впереди нас. Поместили всех, а питательный пункт, который еще не ушел, их накормил.

Холодно! Мокро! Все имущество заложено, и ничего достать нельзя! Я носилась, хлопотала, искала самое необходимое, но мало что удалось достать.

В нашей теплушке тоже грязно, и холодно, и темно, и тесно! Все сестры поместились вместе, на тюках и ящиках. Стояла и коптила маленькая печка, но она только коптила, так как дров не было, и мы совали в нее, что удавалось найти. Работы было очень много. Работали все. Трудно приходилось и потому, что раненые располагались по двум концам отряда, а не вместе. Поэтому на ночь надо было назначить двух сестер: по одной на каждый конец состава. Все вагоны были товарные, то есть не проходные, и все время надо было выскакивать наружу и карабкаться в следующую теплушку. Ступенек никаких нет, а кроме того, ходить ночью вдоль длинного состава было невозможно.

В дежурство вступила следующая сестра по очереди. За ней шла Назарова – я ее и назначила второй. Но она категорически отказалась. Я стала настаивать и, видя, что с ней не справлюсь, стала забираться в вагон, где сидел старший врач. В этот момент к Назаровой подошел ее муж, и я услышала, как он ей сказал: «Вера, еще рано начинать». Она тогда согласилась, но потом оказалось, что она за всю ночь ни к одному раненому не подошла. Остальные сестры начали карабкаться в свой вагон, как старший врач послал сестер Шевякову и Константинову на станцию – перевязать прибывшую партию раненых.

Как только они ушли, поднялась страшная паника. Красная конница прорвалась с Токмака, наши побежали. На вопрос, где фронт, все отвечали, что его уже нет. Стрельба была все ближе и ближе. Броневики отошли, обозы неслись карьером мимо. Начальник отряда с отчаянием носился и искал паровоз, но его не было. Станция почти опустела, а мы все стоим. Темно, стрельба и никакой надежды уехать. Вдруг неожиданно, без предупреждения, нас толкнули и повезли. Обе сестры остались на станции.

Поздно ночью мы прибыли в Мелитополь. Там мы снова застряли, и, к нашей радости, наши сестры нас догнали на броневике «Волк», куда они успели погрузить всех раненых уже после того, как в Федоровке никого не оставалось. Выехали они под сильным огнем.

В Мелитополе все было забито составами: эшелон выпускали, чередуя с броневиками. Для нашего состава, прибывшего одним из последних, мало было надежды получить паровоз. Да даже если бы и получили, не могли бы выехать раньше других: ведь поезда стояли на всех путях – голова к хвосту предыдущего. Начальник отряда Эдигер и старший врач Павленко хлопотали очень энергично. Стрельба быстро приближалась. Рядом с нами стояла база «Дроздовца». Мы видели, как постепенно все из нее уходили: там были дамы, жены офицеров, – они выходили из вагонов с тюками и картонками, им помогали офицеры, и все спешно пробегали мимо нас. Нас эта картина страшно возмутила. Постепенно состав опустел: все двери остались открытыми, и его начали грабить. Кругом все уходят, убегают, садятся на броневики. Мимо нас пробежала партия пленных. Они уходили обратно к красным, и на них никто не обращал внимания.

Мы все сделали себе маленькие сверточки – из самых необходимых вещей, которые могли бы унести, если придется уходить пешком.

Ждем начальника отряда, который все хлопочет, и не знаем, что делать. То пойдем к раненым, то обратно к себе. Все молчат, прислушиваются и смотрят большими глазами. Положение безвыходное.

Наконец Эдигер вернулся и сказал, что нет никакой надежды, что нас вывезут, поэтому он никого не задерживает и желающие могут уходить. Мы сразу схватили свои тючки и побежали к броневикам, но около вагонов раненых вспомнили их крики и просьбы их не оставлять. Сестры Рябова, Бойко и Ухова уехали. Остальные остались.

Тем временем мерзавка Назарова с муженьком взяли свои вещи и ушли в город. Рожи их сияли: они остались у красных.

Потом мы вспоминали, что незадолго до отступления ее муж отпросился на день в Александровск, который был нами взят, но фронт от него был недалеко. Он уехал с большим портфелем. Тогда никто на это не обратил внимания, и только потом сообразили, что он возил красным какие-то сведения. Сестра Бойко, которая к нам перешла от красных, очень их боялась. Мы не понимали почему. И только потом, постепенно, она рассказала, что они агенты красных и она боится их мести. Возможно, что у нее осталась там семья.

Когда мы вернулись в свой вагон, то увидели в нем полный разгром! Это санитары во время нашего отсутствия его разграбили и скрылись. Из команды осталось всего десять верных и честных солдат.

Мы сразу же стали обходить раненых и всем ходячим приказали уходить и садиться, кто куда может, а сами положили на носилки несколько лежачих и понесли их на броневик «Единая, Неделимая Россия», но он все время маневрировал и, не останавливаясь, ушел. Пришлось нести их обратно в наш состав. Вокзал уже обстреливался шрапнелью. Паника невероятная. Уходят броневик «Дроздовец» и «2-й Железнодорожный батальон». На том и на другом раненые. Мы им успели сунуть несколько своих, и я с Васильевой поехала на «Железнодорожном батальоне», на «Дроздовце» – Шевякова и Колобова, а за нами каким-то чудом пошел и отряд.

Из всех окон вокзала стреляли в уходящие поезда. В наш поезд тоже попало несколько пуль. На «Железнодорожном батальоне» мы доехали до следующей станции – Акимовки. Замерзшие, усталые и голодные, мы не знали, что делать. Ехать ли дальше или ждать отряда? Решили ждать. Было очень жутко отставать на два эшелона. Мы сделали хорошо, так как в отряде были тяжелораненые, а персонала почти не осталось. Из мужчин остались: начальник отряда Эдигер, от врачей – Павленко, доктор Дерюгин и фельдшер, жених сестры Дроздовской. Сестры Шевякова и Колобова, так же как и мы две, вернулись в отряд; кроме нас, оставались еще Константинова и Дроздовская – всего шесть из четырнадцати. Кроме этого, канцелярская молоденькая барышня Рая и прачка Роза. Из команды – десять человек. Эдигер был очень рад, что наша компания сестер осталась. Эту ночь мы ночевали в мужском вагоне, так как в наш, после грабежа, нельзя было войти.