Византийский узел - Александр Забусов

– Все давно готово, боярин. Я ж как чуял, Явора и Мокроуса в Деревестре оставлял, так что идем снедать.

– Молоток! А я вот тебе про это не дотумкал сказать.

– Идем, батюшка.

– Раненых накорми.

От усталости, еле передвигая ноги, Монзырев последним шел за колонной своей дружины.

«Сегодня только есть и спать».

Все тело болело и ныло.

Полная луна встала на небосвод, призрачным светом залила стены улиц древнего города. Всю ночь императорские гоплиты простояли в строю перед воротами Доростола, боясь, что русы могут пойти на ночную вылазку, но сил у тех не было, все силы ушли на дневной бой.

Поутру Цемесхий лично выбрал подходящий холм, где и приказал оборудовать укрепленный лагерь. Весь день греки копали землю, роя глубокий ров, насыпали валы, на гребнях которых водружали копья и крепили щиты. Зоркие сторожевые заставы и выставленная стража дополняли прочность укреплений. А в самом лагере стратиоты ставили шатры для императора, свиты и военных начальников.

Русы зализывали раны, подсчитывали потери. Война словно замерла, подарив день передышки. Когда следующим утром у стен Доростола появились отряды закованных в броню византийских всадников, князь принял решение в боевой контакт не вступать ввиду отсутствия штурма стен, а всадников обстреливать стрелами. Потеряв около сотни убитыми и ранеными, начальники отрядов отвели своих людей подальше от крепостных стен.

У Монзырева в дружине погибло шестьдесят два бойца, еще семеро скончались от ран в течение следующего дня, неизвестна была судьба сотни Бранислава. Толик ходил темной тучей, злился на себя, кого-то, невовремя попавшегося без дела под руку, хорошо взгрел. К тому же настроение подпортилось еще и тем, что воевода Сфенекл вечером вывел свою дружину в конном строю за пределы города.

Во время ужина в византийском лагере из обоих городских ворот появились конные русичи. Цимисхий возложил охрану ворот на двух полководцев. Восточные ворота караулил патрикий Петр, под командой которого были фракийский и македонский полки. Западные стерег Варда Склир, приведший под стены Доростола полки с восточных окраин империи. Полководцы вылазку скифов смогли пресечь. После сшибки, где боги не дали победу ни тем, ни другим, дружина возвратилась в Доростол.

Про черниговский полк все будто забыли.

Уже в глубоких сумерках старый варяг Улеб донес до ушей Монзырева еще одну новость: византийский флот поднялся по реке к самому городу. Толик не поленился, поднялся на крепостную стену, поглазел на то, как императорские триеры цепью растянулись по фарватеру вдоль всего берега, на безопасном расстоянии от крепостных метательных орудий.

«Песец! Называется, приплыли. Теперь из этой норы нам ни посуху, ни по морю не выбраться. Хотя, насколько я помню из истории, хоть и извращенной умными головастыми книжными червями, враг будет разбит, победа будет за нами».

Ласковое солнце клонилось к закату, когда из леса на открытое пространство дороги, примыкающей к речной заводи, поросшей камышом и аиром, показались два десятка воинов, одетых в холщовую одежду, раскрашенную плямами расцветки лесной зелени. Железных доспехов на воинах не наблюдалось, зато каждый из них имел при себе множество различного вооружения. Вместо луков, постоянного атрибута славянских витязей, в чехлах, прикрепленных на спины специальным ремнем, были видны самострелы, а к бедрам пристегнут короткий колчан с болтами. Щиты за лямку крепились у задней оконечности седел и при скачке слегка постукивали степных лошадок по крупам, помогая понукать животных к движению. Сами воины, все как один, парни молодые, здоровые, самый старший из них, может быть не так уж и давно, разменял не более двадцати весен. Загорелые лица обрамлены усами, короткие стрижки на головах, растительность на щеках и бороде отсутствовала.

Выскочив из лесу, первый всадник придержал коня, подняв над головой десницу, сжал пальцы в кулак, чем вызвал немедленную остановку всего отряда, следовавшего за ним.

– Людогор, – обратился к старшему стоявший слева от него всадник, указал пальцем направление. – Вон за той излучиной, поросшей акациями, по летнику версты полторы проехать вдоль реки и увидим халупы Рыбного. Вы-то два лета тому с нашим боярином через Перунов проход ушли, а мы по сему летнику так до самого Гордеева городища и добирались верхами, да с повозками.

– Не путаешь, Балуй?

– Та не. Я хорошо запомнил дорогу.

– Добро. Вороп, за мной ма-арш!

Отряд бодро порысил вдоль заросшего деревьями берега реки. Песок, плотно утоптанный, глушил перестук некованых конских копыт. Несмотря на теплый денек, с реки веяло влажной прохладой, что создавало всадникам дополнительный комфорт при скачке.

За излучиной реки взору наворопников уже издали представился вид северянской деревни, утонувшей в зелени раскидистых деревьев и кустов. Отряд шагом вошел в покинутую, притихшую весь. За плетнями заборов не было видно сельчан, не слышно привычных звуков, издаваемых домашней скотиной, лай собак не оповещал о прибытии незваных гостей.

Людогор крутанул указательным пальцем над головою, указал направление вдоль деревенской улицы и остался спокойно сидеть в седле, зорко наблюдая за действиями подчиненных. Так же быстро осуществив разведку, вои собрались перед своим командиром.

– Ну?..

– Ни души. Можно было бы погрешить на печенежский набег, да вот только халупы целы, пожаров не было, плетни не поломаны. Подсохшей крови тоже не видно. Видать, сами ушли, може, нас углядели и испужались.

– Рылей, скачи к сотнику, доложи, что мы на месте. Печенегов нет, северян тоже не видать.

– Слушаюсь!

Развернув лошадь, Рылей рысью помчал по той же дороге в обратном направлении. Людогор успел направить три пары наворопников в дозоры, когда из зелени ветвей дерева у крайней избы раздался возглас:

– Кажись, свои!

В один миг в руках бойцов очутились заряженные арбалеты, причем направлены они были не только в сторону возгласа.

– Не стреляйте. Балуй, это я, Скотень. Ну, помнишь, я тебя, с сотником вашим к воеводе Улебу провожал.

– Покажись!

С ветки, перепрыгнув на крышу, а с нее соскользнув в палисад, на деревенскую улицу из-за плетня вышел юноша, одетый в порты и рубаху, подпоясанную ремнем. В руке северянин держал лук, а на ремень был подвешен короб со стрелами, другого оружия, за исключением охотничьего ножа, у парня небыло.

– О! Скотень, – обрадованно воскликнул Балуй. – Возмужал-то как, совсем на отрока не похож. Прямо мужик стал.

– Здравы будьте, витязи, – поздоровался со всеми Скотень. – Уж и не чаяли, что возвернетесь до нас.

Балуй по-дружески обнял юношу, похлопав его ладонями по окрепшей спине.

– Народ-то где? – осведомился Людогор, окидывая оценивающим взглядом парня.